Дети русской эмиграции - Л. И. Петрушева

англичане, итальянцы, французы и негры сновали на берегу. Эта часть города называлась «Галата».

Мы стали жить в русском общежитии, где я подружился с одним мальчиком моих лет. Я с папой осматривал город. Был в Ай<я>-Софии и ездил к знакомым за город. Там я поймал сачком морскую звезду, которую и высушил дома. В доме у нас жило страшно много кошек, которые устраивали ночью концерт. Прожил я там 3 месяца, и мне было очень жалко уезжать. Но наконец пришлось. Мы сели на поезд и отъехали. Скоро едет поезд, я смотрю в окно вагона, наконец становится не видно моря и вместо него болота, в которых я видел аиста. В поле бегают суслики, нигде не видно распаханных мест.

Наконец мы подъехали к городу Сан-Стефано. В полях стали попадаться черепахи, становится холодно, кругом горы, покрытые лесом. Уже Болгария, вдали виднеется София, столица Болгарии. Поезд приближается все ближе и ближе, и наконец подъехали к Софии, где пробыли 3 дня; затем без остановок приехали в Прагу, где я поступил в гимназию.

Девочка. 12 лет

Мои воспоминания с 1917 года

Большевики наступали на Иркутск. Папа уехал в это время в Читу. Я и мама были одни с прислугой, большевичкой. Кругом гудели снаряды, и наш пустой большой дом был очень страшен. Целые дни сидели с закрытыми окнами и не видели света, пили снег. У нас был большой парк взади дома. Один раз к нам пришли солдаты и сказали, что в нашем парке скрываются белые; мама уверила, что у нас никого нет. Тогда они сказали, что если кого-нибудь увидят, то наш дом будет разбит. Так мы в страхе сидели 8 дней.

В один солнечный день перестала бомбардировка, и мы отворили окна, и к нам блеснул солнечный свет. К нам пришла прислуга и сказала: «Большевики разбиты». И в город вошли чехи. Только она это сказала, и в комнату вошел папа, вот было радости и веселья. Папа проехал очень много верст на автомобиле, причем чешский поезд вез его на буксире. Папа сказал, чтобы сейчас же укладывались и ехали в Омск. Для нас был приготовлен особый вагон.

Приехали в Омск к бабушке. Бабушка встретила нас хорошо, и мне очень хотелось у нее остаться. Но папа был избран председателем Сибирской областной думы, и мы должны были уехать в Томск. Папа был целые дни с мамой занят, а я была на попечении няньки. Один раз я поехала встретить папу на автомобиле. Я встретила его, и мы ехали домой, вдруг автомобиль остановился, папа схватился за револьвер. Дверь отворилась, и на пороге показался человек в маске, к шоферу тоже. Папа был бессилен; он хотел, чтобы я шла домой сама, но мне было запрещено выходить. Нас куда-то повезли. Папа догадался кое-что написать и выбросить в окно. Взади нас должен был ехать папин друг Гайда. Мы приехали в какое-то помещение. Не успели мы опомниться, как вдруг загудели где-то автомобили. Папа сказал, что мы спасены. В это время к нам вошел генерал Гайда и его офицеры. Мы сели и поехали домой.

Потом вспоминаю себя уже во Владивостоке, где шмыгают китайцы, японцы, американцы. Мы жили на главной улице Светланке. Тут жил один <человек> очень подозрительного вида. Начались тяжелые времена; чехи были в городе, но были еще и большевики. Большевики очень охотились за папой, и в конце папа должен был уехать с этой квартиры в Гнилой угол и там скрываться в штабе Гайда. За мамой была слежка, и мама стала заведовать воскресными школами; там мне и маме дали квартиру. Я и мама спускались с горы (мы жили на горе) и садились в автомобиль, который вез нас к папе. Несколько раз нам приходилось долго ездить, чтобы нас оставили шпионы.

Не буду описывать дальше, как были дела. Скажу только, как было Гайдовское восстание. Все было уже подготовлено, и мы, я и мама, уехали к одному доктору близ вокзала. Папа и чехи были на вокзале. Мы спокойно проехали через цепи и пришли к доктору. Среди ночи вдруг нас оглушил сильный взрыв; все выскочили, доктор сказал: «Начинается». Мама набожно стала на колени и молилась. Кругом был огонь. Я не знала, на чьей стороне будет победа, у Колчака или у Гайды. Наутро доктор ушел посмотреть, я напросилась с ним. Мы шли совершенно пустыми улицами, встретили одного солдата и он сказал ужасную весть – Колчак победил. Меня это как громом свалило. А где же папа?

Мы пошли домой, с нас этого было достаточно. Мы стали обедать; в это время я увидела человека, который шел по двору. Я узнала, это был папа. Тут наша семья должна была скрываться. Папа уехал, я не знала куда; за нами приехал Яник, и мы уехали в какой-то дом. Тут началась самая интересная история. Я встречалась с папой не часто. Но в один день большевики были свергнуты. Я была очень рада видеть папу. Все успокоилось для меня. Но папа и мама не были спокойны; папа стал министром земледелия. Мы жили, за неимением квартиры, <в> отеле «Золотой Рог». Напротив нас была японская гостиница «Централь». В один день, не знаю почему, стали там заколачивать балконы. Я была крайне удивлена.

Сейчас будет звонок, и я перестаю писать, но самое горестное впереди…

3 класс

Мальчик

Мои воспоминания

Я родился в степи. Живя в имении своего отца, предоставленный всегда себе, вечно в поле верхом или в лодке, в которой я уезжал далеко в пруд и забирался в непроходимые камыши, где наслаждался сочными арбузами и ловил рыбу. Я рос, как дикий зверек, я знал все, что касается водяных птиц, начиная с дикой утки и кончая тем, когда лучше идти на охоту с братьями на зайцев. До десяти лет я никогда не был в городе. Первый раз это случилось, когда мне пришлось ехать в Ростов сдавать экзамен за первый класс. Чувствовал я себя сначала очень неприятно; этот шум, треск, вечная суетливая беготня прохожих, вечно куда-то спешащих, сдача экзаменов, знакомство с незнакомыми лицами – все это производило очень ошеломляющее впечатление; я был как в бреду. Но вот экзамены благополучно кончились, и я с легкой душой опять возвращался в степь, опять окунался с головой в прелести деревенской жизни, которая так интересна летом. Не то бывает осенью, когда кругом царит непролазная грязь, моросит дождь и так тоскливо становится на душе.

Так текла моя