Жизнь и творчество Михаила Булгакова. Полный лексикон - Борис Вадимович Соколов

Загорскому о своем полном взаимопонимании с Каростиным и просил назначить его постановщиком Р. Сценарий уже утратил для автора первоначальную привлекательность. 10 декабря 1934 г. Е.С. Булгакова отметила в дневнике: «Были: Загорский, Каростин и Катинов. Загорский в разговоре о «Ревизоре» говорил, что хочет, чтобы это была сатира. Разговоры все эти действуют на Мишу угнетающе: скучно, ненужно и ничего не дает, т. к. не художественно. С моей точки зрения, все эти разговоры – бессмыслица совершенная. Приходят к писателю умному, знатоку Гоголя – люди нехудожественные, без вкуса, и уверенным тоном излагают свои требования насчет художественного произведения, над которым писатель этот работает, утомляя его безмерно и наводя скуку.

Угостила их, чертей, вкусным ужином – икра, сосиски, печеный картофель, мандарины. И – главное, Загорский все это бормотал сквозь дремоту».

Подобная «застольная» критика раздражала драматурга все больше. 28 декабря 1934 г. Е.С. Булгакова записала в дневнике: «Я чувствую, насколько вне Миши работа над «Ревизором», как он мучается с этим. Работа над чужими мыслями из-за денег… Перегружен мыслями, которые его мучают».

Режиссер Михаил Степанович Каростин (1895–1991) имел свой вариант сценария, который Булгаков стал дорабатывать. С течением времени роль режиссера в создании текста возрастала. 26 сентября 1935 г. по соглашению между драматургом и режиссером гонорар за Р. разделили так, что три четверти должен был получить Каростин. Его сценарий очень сильно отличался как от булгаковского, так и от самой гоголевской пьесы. Сюжет имел авантюрный характер, а на первый план вышла фигура истинного ревизора, которому городничий в конце концов вручает громадную взятку и выходит сухим из воды. Режиссер успел отснять лишь два эпизода: первый визит городничего к Хлестакову и финальную сцену (это немая гоголевская сцена, переходящая потом в лихорадочную деятельность по сбору с чиновников денег для последней решающей взятки). В конце февраля 1936 г. отснятые фрагменты были подвергнуты резкой критике в ходе дискуссии в Доме кино начальником Главного управления кинопромышленности Борисом Захаровичем Шумяцким (1886–1938) и известным режиссером Александром Петровичем Довженко (1894–1956), причем прозвучали грозные по тем временам обвинения в формализме. Работа над Р. более не возобновлялась. Булгаковский сценарий не поставлен до сих пор.

В первой редакции замысел автора Р. заключался в сохранении основной канвы пьесы и развитии гоголевских идей языком кино. В Р. по сравнению с оригиналом усилен гротеск, причем предполагалось перенести на экран мир подсознания героев, их сновидений, грез и страхов. Тут и сон с крысами, пугающими городничего: «Комната превращается в тюрьму. Городничий в тюремном халате и в ручных кандалах стоит на койке, пятится. Две громадные крысы выходят из угла, медленно идут к нему. Городничий пытается сорвать кандалы. Срывает их, бросает в крыс. Крысы усмехаются.

Городничий в ужасе бросается в дверь, оттуда на улицу, бежит в халате, за ним бегут две крысы. Городничий скрывается. Крысы бегут по улице, распухают и увеличиваются, постепенно превращаются в Бобчинского и Добчинского». Тут и мечты Анны Андреевны о петербургском светском салоне, включенные в сцену сбора гостей у городничего: «Комната тотчас же преображается: зеркала разрастаются, становятся громадными, герань на окнах превращается в тропические растения.

Вдали зазвучала нежная музыка.

Анна Андреевна в бальном платье, с развернутым веером сидит в кресле.

В другом кресле сидит городничий в звездах и орденах, а за креслом Анны Андреевны стоит во фраке Хлестаков.

Анна Андреевна закрывается веером. Хлестаков целует ее в шею. Городничий вздрагивает.

Светские люди во фраках с поклонами идут к Анне Андреевне.

Городничий (внезапно делает зверское лицо и рявкает). Здорово, соколики!

Анна Андреевна роняет веер, в ужасе.

Комната превращается в прежнюю комнату. Городничий, Анна Андреевна и перед городничим – купцы».

Здесь – предельные варианты судьбы для людей, облеченных властью в России, не только городничих, и не только в гоголевские времена. Многие из современных Булгакову властителей очень скоро, в 1937–1938 гг., познали тюрьму и смерть, и возможно уже тогда, в 1934 г., читавшие булгаковский Р. воспринимали сон городничего как пророческий. Тот же критик каростинской постановки, хваливший, однако, булгаковский сценарий, Б.З. Шумяцкий, сгинул в ходе чистки. 25 января 1938 г. Е.С. Булгакова записала: «Говорят, что Шумяцкий арестован – вместе с женой».

Отметим, что ряд персонажей Р. у Булгакова приземленнее, чем у Гоголя. Городничий в первой редакции сценария глупее и бесцеремоннее, чем в пьесе, а жалкое положение Хлестакова усиливается некоторыми дополнительными сценами, вроде его воображаемого возвращения в деревню без штанов (это видение посещает героя в трактире, когда мнимый ревизор раздумывает, не продать ли штаны ради обеда). У Булгакова такой городничий действительно мог принять такого Хлестакова за ревизора.

Либретто

«Минин и Пожарский»

Либретто оперы. При жизни Булгакова не ставилось и не публиковалось (в конце 1938 г. русские сцены М. и П. прозвучали по всесоюзному радио). Впервые опубликовано: Музыка России. Вып. 3. М.: Советский композитор, 1980. Музыку для М. и П. написал композитор и музыковед Борис Владимирович Асафьев (псевдоним: Игорь Глебов) (1884–1949), впоследствии ставший академиком АН СССР и председателем правления Союза советских композиторов. Асафьеву принадлежит замысел оперы М. и П. В один из приездов в Москву из Ленинграда, где он тогда жил, композитор был приглашен за кулисы Большого театра главным дирижером и художественным руководителем Самуилом Абрамовичем Самосудом (1884–1964). Астафьев, просматривая старые занавесы, обратил внимание, что на одном из них, значившимся в списке как «Въезд Михаила Романова в Кремль», на самом деле изображен «Въезд князя Дмитрия Пожарского и Козьмы Минина-Сухорука в Кремль», и решил, что это хороший сюжет для оперы. Самосуд загорелся идеей новой постановки. Обратиться к Булгакову для создания либретто им, скорее всего, посоветовал театральный художник Владимир Владимирович Дмитриев (1900–1948), давно друживший с писателем (в 1928 г. он сделал эскизы декораций для «Бега», а в 1930–1931 гг. – для мхатовской инсценировки «Мертвых душ»). 16 июня 1936 г. третья жена Булгакова Е.С. Булгакова сделала в дневнике следующую запись: «Композитор Б. Асафьев – с предложением писать либретто (а он – музыку) оперы «Минин и Пожарский». Это – сватовство Дмитриева. М.А. говорил с Асафьевым уклончиво – Асафьев вообще понравился ему – он очень умен, остер, зол. Но после ухода Асафьева сказал, что писать не будет, не верит ни во что». (Драматург находился в депрессии после снятия, за три месяца до визита композитора, «Кабалы святош».) Однако на следующий день к Булгакову явился сам С.А. Самосуд, о чем свидетельствует запись Е.С. Булгаковой от 17 июня 1936 г.: «Днем – Самосуд, худрук Большого театра, с Асафьевым. Самосуд, картавый, остроумный, напористый, как-то сумел расположить к себе М.А.,