Дневник 1879-1912 годов - Александра Викторовна Богданович

размышления. В наше безнравственное, беспринципное время откуда ожидать доверия (к кому?) и уважения? Грингмут говорил, что теперь он к Мирскому не поедет, чтобы не изменить направления «Моек, ведомостей». Он уверен, что писать то, что он теперь пишет, ему не будет запрещено, но Мирский при свидании может его попросить не так резко, категорично, высказывать свое мнение о земстве, и тогда ему волей-неволей придется исполнить желание министра внутренних дел. С уходом Зиновьева и Стишинского оставшийся один товарищ, Дурново, является у Мирского персона грата – он у Мирского и завтракает, и обедает, наставляет, руководит его. Мнение Грингмута и Батьянова (последний – либерал, и тоже печально смотрит на всё), что добром всё это не кончится, что медовый месяц Мирского будет короток. Победоносцев говорит, что всё это кончится резней на улицах Петербурга, так же как и в провинции. В это время, по словам Грингмута, Мирский будет сидеть и потирать себе руки; Мирский и Дурново будут летать к нему за советами, но дело от этого лучше идти не будет.

Затем наступит минута, когда царь сам поедет к Витте просить его поправить дела. После долгих переговоров Витте возьмется с условием быть первым министром и заберет всё в свои руки – создаст конституцию. Мирский в своей речи сказал: «Итак, мы вступили в новую эру – доверия и уважения», – чудные слова, но ради них как-то тяжело на душе, когда знаешь, что творится в России, по всем ее городам и весям. Про царя можно сказать – «не ведает, что творит».

Мне страшно больно видеть всё то, что творится.

14 октября. Сегодня был у меня французский морской агент de Saint-Pair, сказал, что пришел от Бутирона, который в эту минуту замещает Бомпара (французского посла). Saint-Pair сказал Бутирону, что идет ко мне, и спросил, что мне сказать, если я спрошу его про инцидент русской эскадры с английскими рыболовными судами[59]. Бутирон сказал на это ему, что время и обстановка довольно серьезны и что нужно торопиться с ответом; и если возможно объяснить это кому следует, то мне надлежит это сделать. Ясно, что Россия не откажется возместить убытки, пусть она подтвердит это без промедления, иначе могут возникнуть затруднения и т. д.

Тут же Saint-Pair сказал, что промедление очень опасно, но что оно возможно; что адмирал Рожественский в Виго (Испания), Ламздорф в Петербурге, царь в Царском Селе; что один уже получен рапорт Рожественского (оказалась депеша, а не рапорт), что ожидается второй рапорт, что все эти промедления опасны; что русского посла, когда он вернулся в Лондон, народ встретил свистками; что правительство там не властно остановить войну, если народ ее пожелает, и проч. Этот разговор я передала по телефону Зилотти, который сказал, что дело стоит так, что не мы, а Англия находится в дурном положении, что не нам, а ей придется извиняться. Между прочим, Saint-Pair сказал, что русская эскадра была остановлена, когда держала курс на Виго. Зилотти говорит, что теперь дознано, что между рыболовными судами были две миноноски (еще не говорится открыто, но видно, они были японские), что наши суда получили повреждения. Оказывается, что «Алмаз» и «Жемчуг» настолько повреждены, что возвращаются в Кронштадт.

Тоже сказал Saint-Pair, что слышал, что Мирский вышел в отставку, что у него были неприятности при докладе царю.

Вишняков сказал, что Мирский очень расходуется, что у него часто бывает Пороховщиков, с которым у него продолжительные беседы. Пороховщиков предлагает созыв и устройство Земского собора, и, говоря про этот собор, он сумел уже выхлопотать себе у Мирского субсидию в 50 тыс. руб. Всего-то!

Сейчас вспомнила, что якобы Мирский выходит в отставку, что подал оную после долгой беседы с Победоносцевым, а не после доклада царю. Про это говорили, что желательно, чтобы Победоносцев сказал царю, что настоящим темпом Россию нельзя вести, у нас еще много дикого. По словам Вишнякова, теперешнее время куда хуже 1880-х годов – тогда всё это только начиналось, а теперь сильно развилось. Говорили, что министры много портят сами, вытаскивая у царя высочайшие повеления помимо министров или Государственного совета, что этим министры очень пользуются.

Теперь говор идет о сегодняшнем рескрипте Куропаткину, который назначен главнокомандующим морских и сухопутных сил на Дальнем Востоке, а в приказе, отданном Алексеевым, насчет этого дела говорится только о сухопутных силах, о морских же он умалчивает. Видно, что Алексееву тяжело расстаться с властью – при чем он теперь остался в Маньчжурии? Тревожное, но интересное время приходится переживать.

Сперва передавали как слух, а сегодня говорили за достоверное, что вел. кн. Алексея Александровича со 2 на 3 октября освистали на улице, на углу Невского и Большой Морской, – когда он ехал в коляске, толпа бежала за коляской и свистала, вел. князь скрылся в ресторане Ктоба, куда был вызван градоначальник, и оттуда другими улицами вел. князь пробрался домой. Это начало очень дурного конца, у нас этого доселе не случалось.

15 октября. Рассказывают про столкновение вел. кн. Сергея Александровича в Москве с московскими купцами. Рассказывают несколько версий. Вот одна из них. Вел. князь позвал к себе Савву Морозова и упрекнул его, что якобы московские купцы мало жертвуют. На это Морозов ответил, что не жертвуют потому, что не ведают, достигнет ли намеченной ими цели их жертва. Произошла сцена, и после этого многие московские фирмы хотели закрыть свои фабрики, но затем всё уладилось, но все-таки купцы ничего не пожертвовали. Всё, что приходится слышать, всё и везде неутешительно. Узнала я про московских купцов от Пантелеева и Вишнякова – они оба всегда всё знают.

Вишняков возмущен, что Стишинскому и Зиновьеву на переезд дано по 8 тыс. руб., что подобного никогда не бывало раньше, что денег теперь в казне меньше, а требовательности куда больше.

Разговоры о том, что покойный Плеве занимался перлюстрацией писем, что у него найдены копии с частных писем царя, продолжаются, и этим объясняют, почему царь холоден к его памяти.

16 октября. Говорят, что якобы Кони поручено написать конституцию. Если это правда – зачем писать новую, таковая уже есть написанная, если не ошибаюсь, Градовским, во времена Александра II. Эта конституция якобы будет обнародована после войны. Но мне что-то не верится, чтобы здесь была правда. Министры от власти едва ли откажутся, а при конституции власть их страшно умалится, больше даже, чем власть царя, которого и теперь власть ограничена, так как он в руках своих министров – всё, что они ему подносят, он подписывает, узнает царь только