Вольная русская литература - Юрий Владимирович Мальцев

не позволяли). Но когда я устроился на работу почтальоном, эта возможность привлечь меня к суду как тунеядца отпала. Допрашивавшая меня женщина, разумеется, всё это знала и ее соболезнования по поводу моей неустроенности и ее недоумение были не чем иным, как чистейшим садизмом. Непосредственным поводом для этого вызова к психиатру было, конечно, не то мое давнее заявление, а наше недавнее обращение в ООН.

Я ждал в коридоре довольно долго. Наконец появился военком, он дал мне бланк анкеты и чистый лист бумаги и попросил заполнить анкету и написать автобиографию. Я написал и пошел к нему. В комнате кроме него находился молодой человек, присутствовавший при допросе (женщины уже не было), и председатель медкомиссии.

– Вот что, Юрий Владимирович, вы знаете хорошо итальянский язык. И французский тоже. Мы хотим послать вас в заграничную командировку, как переводчика куда-нибудь. Например, в Египет. Не возражаете?

Я усмехнулся.

– Ни в какую заграничную командировку меня не пустят.

– Не беспокойтесь, если военкомат попросит, то пустят.

– Действительно, вы – молодой парень, почему бы не проехаться, не посмотреть мир? – поддакнул председатель медкомиссии.

Оба они говорили фальшивыми голосами, как незадачливые дилетанты на любительской сцене, и мне стало стыдно, что я должен участвовать в такой дешевой комедии.

– Только нужно подъехать тут еще в одно место, показаться врачу, – сказал военком.

– Жаль только машины сейчас нет, – подал свою реплику председатель медкомиссии.

– Как нет? – вел свою партию военком. Он изобразил удивление так, как его изображают все плохие актеры. – Да возьмите мою и быстренько смотайтесь туда и обратно.

– Пойдем, – сказал молодой человек.

Мы вышли в вестибюль. Гардеробщик отказался выдать мне мое пальто:

– Велено не давать.

Но молодой человек сказал, что он меня сопровождает и распорядился выдать мне пальто. Мы вышли на улицу. У дверей стоял другой молодой человек с не менее характерной внешностью. Наверно, если бы я вздумал бежать, он схватил бы меня здесь. Они оба подвели меня к машине – зеленому военному газику – и, пропустив меня вперед, сели затем сами с двух сторон. Машина тронулась. Мы поехали по Люсиновской, выехали на Загородное шоссе и потом, когда остановились на минутку перед железными воротами, ожидая, пока их откроют, я успел прочесть рядом с воротами табличку: «Психиатрическая больница им. Кащенко».

Мы подъехали к приемному покою. Один из молодых людей провел меня внутрь и сразу же ушел. Двери захлопнулись за моей спиной, щелкнул замок.

– Садитесь сюда, – сказала мне черноглазая женщина в белом халате, указав на кресло с высокой спинкой. Я сел и за моей спиной сразу же выросли два дюжих санитара, выжидая, не прикажут ли меня хватать за руки. Я чувствовал на своей спине их взгляды – ощущение не из приятных.

Появилась другая женщина, видимо, подчинявшаяся первой: держалась она не с таким апломбом как первая. Она раскрыла толстую книгу и стала записывать туда сведения обо мне: фамилия, имя, отчество, год рождения, место работы и т. д.

– Просили вам выделить место получше, положить вас в хорошую палату, – сказала первая женщина.

– Я не собираюсь ложиться ни в хорошую палату, ни в плохую, – сказал я. – Мне военком сказал, что я должен просто подъехать на несколько минут показаться врачу.

– Военком не решает, сколько времени должно длиться обследование.

– А мое слово здесь что-нибудь значит?

– Нет. На вас выписана путевка районным психиатром. Вам придется здесь остаться.

– На какой срок?

– Не меньше чем на две недели.

– Но я не нуждаюсь ни в каком обследовании и не хочу ложиться в больницу. Какое вы имеете право держать меня здесь насильно?

– Вы подавали заявление о выезде за границу? – спросила она вместо ответа.

– Это не имеет никакого отношения к тому, о чем мы с вами говорим, и я не буду отвечать на этот вопрос.

Она посмотрела на меня с неприязнью и я понял, что, если бы даже от нее зависело выпустить меня отсюда или нет, она бы меня ни за что не выпустила.

– Кто полномочен распорядиться о том, чтобы меня отсюда выпустили? – спросил я.

– Старший врач.

– Я хочу говорить с ним.

– Для этого нужно пройти в отделение, а мы туда не пускаем в своей одежде. Вам нужно переодеться. (Это была слишком наивная уловка – достаточно накинуть сверху белый халат, чтобы пройти в любое отделение любой больницы).

– Юрий Владимирович, – мягко увещевала меня другая, – давайте лучше я запишу сначала все данные о вас.

Она говорила с терпеливой снисходительностью, так, как разговаривают с капризными детьми или с тяжело больными.

Она, видимо, искренне верила в то, что я болен. Я представил себе, сколько раз в день она, должно быть, наблюдает подобные сцены и как она, должно быть, привыкла видеть эти последние беспомощные судороги людей, не желающих расставаться со свободой.

Я попросил лист чистой бумаги и написал заявление на имя старшего врача. (Собственно, имени я так и не узнал, женщина сказала, что она его не помнит! Приемы типично кагебешные, хоть она и в белом халате. И чистой бумаги она мне тоже не дала: сунула клочок с какими-то зачеркнутыми пометками и кляксами). Я указал в заявлении, что меня обманом завезли в больницу и требовал, чтобы меня либо немедленно выпустили, либо ясно объявили по какому праву меня насильно задерживают.

– Пока не получу ответа, – сказал я, – я не разденусь и не пройду в больницу.

– Хорошо, отвезите его в отделение прямо так, в пальто, – сказала женщина санитарам.

Два санитара усадили меня в санитарный фургон и мы поехали по огромной территории больницы в 5-е буйное отделение. И здесь то же, едва я ступил в вестибюль, дверь за моей спиной захлопнулась на замок. Все двери здесь были на замке, у каждого санитара свой ключ.

Меня ввели в небольшой коридор, тускло освещенный двумя матовыми лампами – день был пасмурный и, если бы не эти лампы, то здесь было бы совсем темно. Три окна с левой стороны коридора выходили в маленький внутренний дворик, с двух сторон ограниченный зданиями, а с двух других обнесенный высоким сплошным забором из бетонных плит. На окнах решетки, выкрашенные белой краской. С правой стороны коридора две двери вели в две небольшие палаты, тесно уставленные койками. По обеим сторонам коридора вдоль стен тоже стояли кровати. В нос мне ударил тяжелый запах. Такого зловония мне не приходилось встречать еще ни в одной из больниц. Неужели мне придется дышать этим смрадом? – подумал я в отчаянии.

– Это что еще за новость? – спросил один из местных санитаров. –