Зорге - Александр Евгеньевич Куланов

следователей, трезво оценивал его возможности в части добывания военных секретов, понимая, что ценность его лежит в иной плоскости. «Одзаки получил прекрасное образование, – писал Зорге. – Обширные знания и твердость взглядов сделали его одним из тех редких людей, которые сами были источником информации. Беседы и дискуссии с ним были очень содержательными. Я часто отправлял в Москву как весьма ценную информацию его многие суждения по тем или иным вопросам будущего развития ситуации. В тех случаях, когда я сталкивался со сложнейшими, специфическими, чисто японскими проблемами и у меня не было полной уверенности в их понимании, я полагался на его мнение. В двух или трех случаях я советовался с ним, окончательно принимая важные решения, касающиеся сути моей работы. Таким образом, Одзаки был исключительной личностью и сам по себе должен рассматриваться как прямой источник информации. Я очень многим обязан ему». Что же до кражи военных тайн, то вот слова Зорге: «Я думаю, что максимум одно или два сообщения Одзаки содержали общие военные и политические сведения, полученные от действующих офицеров японской армии. По-моему, офицеров интересовало мнение Одзаки как специалиста по Китаю. Конечно, Одзаки тоже пытался получить от них информацию, но, как бы там ни было, постоянных источников военной информации у Одзаки не имелось…

Как широко известный ранее газетчик, Одзаки имел много знакомых среди японских журналистов. Полагаю, что большинство из них были его коллегами, когда он работал в газете “Асахи симбун”. От общения с ними он получал много информации, главным образом политического характера. Впрочем, в двух-четырех случаях прошла политическая информация, связанная с военными вопросами. Думается, что у него были связи и с Информационным бюро Кабинета министров, а до этого – и с Информационным департаментом Министерства иностранных дел. Полученные из этих источников сведения содержали главным образом данные о текущих политических событиях, информация же по вопросам фундаментальной политики была очень редкой»[324].

Со временем Одзаки привлек к сотрудничеству еще двух соотечественников: Синодзука Торао («Специалист»), бывшего артиллерийского офицера, намечавшегося Москвой в качестве именно специалиста по военно-техническим вопросам, но не сумевшего стать таковым, и старого знакомого по Шанхаю – Каваи Тэйкити («Ронин»), который теперь был близок к ультранационалистическим обществам. Каваи испытывал чувство признательности к Одзаки, который много сделал для него в Китае, и само по себе это было достаточной мотивацией для его работы на группу Зорге. При этом с самим «Рамзаем» он не был связан, замыкаясь на Одзаки, а позже на Мияги. Информация от него главным образом подкрепляла интересные выкладки по развитию внутриполитической ситуации в Японии, которые делал Зорге и которые, в свою очередь, сделали имя ему как специалисту по японской политике[325].

К сожалению, именно этой – политической – ценности Одзаки и его агентов долго не могли уяснить в Москве. Центр, вразрез с ожиданиями самого «Рамзая», требовал от резидента не столько политической, сколько военной и военно-технической информации. И снова в самый нужный момент сработали обаяние Зорге, его запутанная биография, профессиональные навыки и немного удачи. Подполковник Ойген Отт после полугодовой стажировки в Нагоя вернулся в Германию, где представил доклад явно не только об успехах японского артиллерийского полка, в котором он проходил службу. Об этом свидетельствует то, что рапорт Отта был доложен министру обороны рейха Вернеру фон Бломбергу, а тот настоял на личном докладе Отта самому Гитлеру. Итогом встречи с фюрером стало присвоение в прошлом опальному Отту звания полковника и назначение его военным атташе в Токио[326].

Вернувшийся в зените славы в Японию ранней весной 1934 года Отт встретил в посольстве Зорге. На этот раз атташе был не один, он привез в Токио свою семью, и эта встреча стала сюрпризом для всех. Оказалось, что Отту нет необходимости представлять Зорге свою жену Хельму – дочь доктора Р. Бодевига, состоявшую до того в браке с немецким архитектором-коммунистом Эрнстом Маем и прекрасно знавшую товарища мужа, весельчака и любимца женщин Рихарда[327]. Очень высокая и элегантная блондинка, настоящее олицетворение «новой арийской расы», Хельма остерегалась упоминать при ком бы то ни было о своих левых взглядах в прошлом, но здесь, в Японии, она могла немного расслабиться. Тем более положение жены военного атташе давало ей некоторый карт-бланш, а неожиданная встреча с Зорге стала настоящим подарком судьбы. Теперь Хельма нашла человека, который знал о ней, возможно, больше, чем ее муж, от которого можно было не таиться и которому она симпатизировала настолько, что вскоре их отношения стали чрезвычайно близкими. Она тоже бывала дома у Зорге, и существует фото, на котором он запечатлен на фоне вышитых ее рукою занавесочек. Полковник Отт довольно скоро узнал о визитах своей супруги к Рихарду, но внешне отнесся к происходящему с поистине нордическим спокойствием – казалось, что завязывающаяся дружба с Зорге ему важнее верности жены[328]. Только в кругу самых близких людей он мог открыто позволить сожалеть о том, что его счастье с женой оказалось внезапно прервано. Германский разведчик очень страдал в то время и часто повторял Зорге: «Жена хотя бы один раз, но должна вернуться ко мне». Это удивительным образом сочеталось с верой полковника в самого Зорге, который, как считал Отт, абсолютно предан ему, потому что они «любят одну и ту же женщину»[329].

К журналисту начал открыто выказывать свое благоволение и новый посол – Герберт фон Дирксен. Все трое – Отт, Дирксен и Зорге были участниками войны и даже оказались награждены Железными крестами – своеобразным символом причастности к тяжелой и опасной эпохе. То, что они пережили опасности в совершенно разном положении, должностях и званиях (возможно, встреть Зорге Дирксена в траншее, он и ему бы намылил шею), сейчас уже не было важно. Все они теперь стали просто ветеранами. Впрочем, шансов встретиться на фронте у Зорге и Дирксена не было. Будущий посол, родившийся в 1882 году, провел войну в тылу, и даже там она на него оказала серьезное влияние в интеллектуальном плане, пробудив интерес к внешней политике. Проработав 20 лет в немецком Министерстве иностранных дел, он стал опытным и искусным дипломатом, однако, прибыв в Токио, быстро понял, что здесь ему придется нелегко: он не знал языка и не понимал (к его чести, отдавая себе в этом полный отчет) дальневосточного менталитета этого удивительного народа. Кроме того, в посольстве отсутствовали высококлассные специалисты по японской политике, а военный атташе был только что назначен, и, несмотря на высокую оценку его предыдущей работы в Японии Гитлером, Отту самому требовалось еще очень много времени и усилий, чтобы вникнуть в японские проблемы. Поэтому фон Дирксен пошел по пути наименьшего сопротивления, в чем-то повторяя пусть своего предшественника, благо богатейшая