Всеволод Большое Гнездо - Алексей Юрьевич Карпов

а это и Кострома, и Нерехта, и Соль Великая на Волге (в нынешней Ярославской области), и Зубцов, и Унжа136. А новые города — это и форпосты на границах его владений, опорные пункты дальнейшего продвижения власти суздальских князей, и центры ремесла и торговли, и места присутствия представителей княжеской администрации. А ещё — новые рабочие руки и новые потоки дани, поступающей в казну князя.

В отличие от старшего брата Андрея, Всеволод проводил много времени в разъездах, не засиживаясь на одном месте. За время его долгого правления летописи застают его в разных городах и весях подвластной ему земли: не только во Владимире, куда он неизменно возвращался из своих поездок, но и в Ростове, Суздале, Русском Переяславле, Переяславле-Залесском (Всеволод особенно любил этот город и посещал его чаще других), Москве, на Оке близ Коломны, в Усть-Мерской (в устье реки Нерской, притока Москвы).

Привычным для Всеволода стал и старинный обряд полюдья — регулярного объезда подвластного князю населения с целью сбора дани и разбора разного рода спорных и нерешённых дел. Обычай этот, существовавший у русов ещё в X веке, был тогда же описан византийским императором Константином Багрянородным. Всеволод старался соблюдать его в полном объёме. В путь он отправлялся вместе со всем своим многочисленным семейством — женой, детьми, домочадцами. Сам когда-то появившийся на свет в отцовском полюдье на берегах Яхромы, он брал с собой жену даже тогда, когда та была на сносях, и двигался очень неспешно. В этом отношении Всеволод явился продолжателем политики отца. Не случайно современные историки отмечают, что полюдье в Северо-Восточной Руси упоминается в летописях применительно лишь к двум князьям — Юрию Долгорукому и Всеволоду Большое Гнездо137. От времени Андрея Боголюбского таких свидетельств нет. Вероятнее всего, засевший в своём Боголюбове Андрей не совершал лично объездов подвластной ему территории или отказался от такой практики очень рано.

Но ведь полюдье — это не просто сбор дани. Это ещё и исполнение князем некоего обязательства перед людьми, подтверждение его неразрывного единения с ними. Конечно, во времена, о которых идёт речь, традиционное представление о сути княжеской власти уходило в прошлое — настала пора чисто феодальных отношений. Андрей Боголюбский был правителем нового типа, «самовластием», а не просто князем, а потому с лёгкостью пренебрегал прежними обычаями. Но не нарушение ли традиционных норм во взаимоотношениях между князем и подвластной ему землёй в конце концов и привело к трагедии в Боголюбовском замке? Всеволод, оставаясь таким же «самовластием» и «самодержцем», как и его брат, старался — по крайней мере во внешних проявлениях — держаться обычая, подкреплённого примером отца. И власть его оказалась прочнее, чем власть брата. По летописи, мы застаём его в полюдье дважды или даже трижды: в феврале и марте 1190 года — в Переяславле вместе с беременной женой и в Ростове; и в августе 1200 года — в Переяславле вместе с сыновьями. Но эти летописные упоминания связаны отнюдь не с полюдьем как таковым, а с другими событиями, происходившими в главных городах княжества; о полюдье говорится вскользь, попутно. Не вызывает сомнений тот факт, что князь объезжал и другие подвластные ему территории, исполняя освящённый веками обычай, и делал это чаще, нежели можно судить по летописи; просто летописец не считал нужным упоминать обо всех его поездках.

Мир в княжестве Всеволод старался поддерживать всеми доступными ему средствами. Одним из главных регуляторов социальной напряжённости в древнерусском обществе всегда была княжеская благотворительность. К широкой раздаче милостыни прибегали все русские князья, и Всеволод, конечно же, не был исключением. Летописец говорит об этом в посмертной похвале князю — правда, в выражениях вполне обычных, трафаретных, буквально одной фразой:

«...Имея всегда страх Божий в сердце своём, подавая нуждающимся милостыню, судя суд истинен и нелицемерен, не обинуяся лица сильных своих бояр, обидящих меньших и порабощающих сирот и насилье творящих...»138

Каких-то особых, исключительных подвигов в милосердии и нищелюбии — подобных тем, например, которыми прославился Андрей Боголюбский, — Всеволод, вероятно, не совершал. Примечательно, что ни в Летописце Переяславля Суздальского, ни в Московском летописном своде конца XV века — то есть в тех летописных сводах, которые создавались при его сыновьях Ярославе и Юрии, — о раздаче милостыни в некрологе князю вообще не сказано. Упор в летописях сделан на ином — на правосудии Всеволода, который творил «суд истинен и нелицемерен», не потакая своим чересчур властным боярам. Но ведь и это во все времена было главнейшей обязанностью князя, который должен был оберегать своих подданных в том числе и от произвола собственных «велих мужей».

Боярский произвол — это вообще одна из «больных» тем древней Руси. Судя по тексту летописной похвалы Всеволоду, тема эта была весьма актуальной в годы его княжения.

Рассуждая о произволе на местах представителей княжеской администрации, историки, как правило, привлекают ограниченный набор источников. О двух из них необходимо сказать и здесь, ибо они относятся непосредственно к Северо-Восточной Руси и ко времени княжения Всеволода Большое Гнездо. В написанном не позднее середины XV века Житии преподобного Никиты, столпника Переяславского, рассказывается о необыкновенной судьбе этого почитаемого на Руси святого, современника Всеволода. Прежде, до своего духовного прозрения, Никита «бе мытарь друг» («другом мытарей»), а возможно, и сам был одним из «мытарей», то есть сборщиков княжеских податей и налогов. С теми вместе он «прилежа (потакал. — А. К.) градским судьям, и мног мятеж и пакости творяше человеком, от них же неправедну мьзду вземлюще», и «тем питаше себе и подружие своё» (то есть незаконно собираемой «мздой» кормил себя и свою жену). «И многа времена тако творяше»139. Из Жития святого известно, что он, будучи уже известным подвижником, аскетом, исцелил от жестокого недуга черниговского князя Михаила — совсем ещё юного тогда князя Михаила Всеволодовича, в будущем также почитаемого русского святого. Известна и точная дата этого события: как явствовало из надписи на кресте, поставленном на месте исцеления, оно случилось «в лето 6694 (1186), месяца мая 16»140. Это первое десятилетие владимирского княжения Всеволода Юрьевича.

Дата не случайная: в эти самые дни во Владимире пребывали послы черниговских князей Святослава и Ярослава Всеволодовичей, готовилась свадьба владимирской княжны Всеславы, дочери Всеволода Большое Гнездо, и черниговского княжича Ростислава Ярославича. Но это ещё и то время, когда во Владимире начиналась эпидемия неизвестной болезни, поразившей весь город. Очень похоже на то, что юный Михаил, внук Святослава Всеволодовича, оказался во Владимире в числе родственников жениха; здесь он и мог заболеть, почему