Иван Дроздов - Разведенные мосты

— А вы недавно тут, в этом гадюшнике. Так-то я вас видел, гуляете по парку, а тут, у нас, будто не появлялись. И не надо сюда ходить. Гадюшник! — одно слово. Летучие мыши, падшие ангелы. Денег нет, а выпить хочется, — тут и вся их природа. Не живут, а небо коптят.

Помолчали. Потом человек с тростью снова заговорил:

— Меня зовут Фёдор Кузьмич, а мой товарищ Максим. А вас, извините?.. Ага, Иван. Это уже кое-что. Тут слышится нечто русское. Сейчас нас, русских, изводят по-тихому, но мы держимся. Такое в нашей истории бывало, и не единожды, да где они теперь, враги наши?.. Правда, нынешний враг не чета прежним, этот враг не то, что монголы, татары или немцы. То дурачьё голопузое, а эти… денежки наши прибрали к рукам. Всё, как метлой, подмели, а без денег что ты будешь делать? Без денег ты не человек, но и всё равно — мы ещё посмотрим, кто кому шею свернёт. Они теперь номера каждому из нас налаживают, хотят чипы латунные под ноготь загнать, — вот эта затея особенно коварная. Если им удастся каждого из нас Богом данного имени лишить — тут уж пиши пропало. Положим, нужна им твоя квартира — тюкнули тебя со спутника радиоволной, ты и заплакал. Как я вот теперь. Чуть что о ракете «Сатана», которую я проектировал, вспомнил, так и плачу. Болезнь у меня в голове развилась такая, слёзы вышибает и рыдания противные из груди. А если чип они каждому под ноготь или за ухо врежут, тут уж они нажатием кнопки любую болезнь вам подарят. Да, чипы — страшное дело! Человечество, конечно, бороться будет, и сейчас уже эта борьба закипает, но в людском стаде оболтусов много. Баран бараном. Таращит на тебя глаза, а понять не может. Больно уж дело коварное, и ни в какие времена раньше людям не встречалось, тут и проглядеть могут, дадут себя завести в электронный лагерь, а выхода из него нет. Такая-то, брат, штука, эти чипы. Ну, а вы скажите мне, вы-то вот, вроде бы интеллигентный человек, а вы-то хоть понимаете, что это за зверь такой — маркировка всего человечества? Вы как думаете: удастся им уж так-то вчистую одурачить весь род людской или нет?

— Не знаю. Может, и удастся. Ловушек разных теперь много на пути нашем расставили. Враг-то у нас, как вы сами сказали, не чета прежним. Похитрее будет. На нас, русских, он теперь всю планету тащит. Трудновато нам придётся. Может, и не сладим.

— Пессимист вы, как я погляжу, паникёр. С таким настроением куда же?.. Говорят, во время войны паникёров к стенке ставили. Вот так. Стоять до конца надо. И смерти в глаза глядеть. А вы… Ну, да ладно. Я тоже… покончить с собой хотел, да нельзя мне, никак нельзя. Дети у меня. И жена больная. Тут бы и хотел сгинуть, да грех это большой: жизни себя лишать. Там-то на небе спросят: что же ты, братец? Негоже так-то, детей бросать и жену ослабевшую. Оно бы и ладно, жили мы на нищенскую пенсию, да за квартиру два года не платил. А теперь вот списки повесили: кто не платит — выселять будут. А куда выселять? Как выселять? Куда же я с детьми-то и с больной женой?..

— А у вас, что же, дети малые?

— Да, представьте: сам старик, а дети хоть и не малые, а на ноги поднять не успел. Так уж вышло. Такой кульбит в жизни получился. Старшей дочке двадцать лет, она в институте учится, а сынам — одному семнадцать, он школу кончает, а младшему пятнадцать. Сам же я до недавнего времени работал, ведущим конструктором был; главный узел для ракеты «Сатана» делал, а тут вдруг все военные заказы в одночасье обвалились; нас, конструкторов, технологов и рабочих — всех вон, за ворота выгнали. Точно во сне кошмарном приснилось, до сих пор не верится. Всё в моей жизни обломилось, словно с обрыва упал. Лежу на дне, небо вижу, а как выбраться — не знаю. Пенсия-то — две с половиной тысячи, а за квартиру — тысяча шестьсот. И за учёбу детей надо платить. И за дочку в институте требуют… Ужас какой-то! Но самое страшное, — подумать нельзя! — сами же мы с женой за Ельцина голосовали. А?.. Что вы на это скажете?.. Вот ведь чертовщина какая!.. Говорят, двадцать пятый кадр на телевизоре нам наладили, вот он и гонит нас на избирательные участки, и голосуем мы за своих губителей.

Долго мы гуляли с Фёдором Кузьмичом по парку, а когда расставались, он сказал:

— Спасибо вам за беседу. Давно я хорошего человека не встречал, а тут встретил и будто свежим ветром на меня повеяло. Может, и завтра увидимся, я каждый день сюда прихожу.

Фёдор Кузьмич ушёл, а я к доминошникам заглянул, у шахматистов постоял. Тут свободная лавочка была, на неё присел. Не знаю, сколько я сидел, но к реальной жизни меня вернула мысль о том, что ничего другого у меня в голове не было, как только дума об этих двух конструкторах. Они, как дворники, ко мне явились и точно метлой вымели из моей головы все мысли о романе, который я в это время как раз заканчивал и мучительно искал финальные сцены. Сейчас у меня никаких вариантов не было, я даже с трудом возвращался к компьютерному тексту и старался припомнить, на чём же я остановил повествование. Вот это было для меня страшно, этого я больше всего боялся. Я и без того затруднялся придумать хорошую концовку, а тут ещё эти… У меня чуть не сорвалось грубое слово, но тут же я подумал: «А что это ты так взъярился на них?.. Люди попали в беду, им нечего есть, их скоро сгонят с квартиры, а ты…»

И тут мои мысли приняли совсем другое направление. Мне стало жалко конструкторов, да и тех, которые смотрели на меня молча и почти враждебно. «А ведь они правы, — думал я, продолжая смотреть на себя со стороны. — Я ведь и слова доброго не нашёл для этих бедолаг. А ведь они тоже… как эти два инженера, сошли с привычной колеи жизни и потерялись под ударами судьбы. И как же мы изменились! Как почерствели наши сердца и души! А вернее сказать: мое сердце почерствело. Это я не нашёл для них дружеского, тёплого слова. Что же с тобой случилось? Когда же ты так переменился?..»

С этой мыслью я пришёл домой и стал рассказывать Люше о своих встречах в парке. Она посмотрела на дело просто. Сказала:

— Ну, этого… спившегося, надо отвести к Цыганкову. А тому, который с тростью, тоже надо как-то помочь. Я позвоню Николаю Петровичу… — он же директор института, в котором учится дочка этого конструктора; он чем-нибудь ей поможет. В порядке исключения пусть деньги с неё за учёбу не берёт. Это то, что я надеюсь, в его власти. А там, может быть, и ещё что-нибудь придумаем.

У меня камень с плеч свалился. Как же я об этом не подумал! Цыганков отрезвляет алкоголиков. Денег с пациентов не берёт, работает в Александро-Невской лавре, Санкт-Петербургской епархии.

Люша продолжала:

— Могу сама с ним сходить.

— С кем?

— Ну, с этим… конструктором ракет.

— А-а-а… Отлично. Сам-то он, может, и не пойдёт, а если отведёшь. Это здорово! И с Николаем Петровичем поговорим. Пусть возьмёт шефство над девочкой.