Империя Круппов. Нация и сталь - Евгений Викторович Жаринов

наконец врагам свою несокрушимую мощь. Те из вас, кого тронул мой призыв, чьи сердца находятся в том месте, где надо, кто сохранил веру, поднимите руки и обещайте мне от имени всего немецкого рабочего класса: «Мы будем продолжать борьбу до последнего человека, с нами Бог!» Верные мне люди, ответьте на мой призыв единогласным и оглушительным: «Да!».

Последние слова кайзера к неожиданному позору правителя Германии умерли в полной и гнетущей тишине. Как утверждали очевидцы, после гнетущего молчания из толпы послышалась реплика: «Хлеба дай!».

Но Вильгельм, казалось, ничего не замечал вокруг себя. Он находился в состоянии эйфории, близкой к трансу и поэтому закончил свое выступление в духе благодарности за якобы высказанную единодушную поддержку. «Я благодарю Вас. – не унимался император. – С Вашим «Да» я пойду теперь к фельдмаршалу Гинденбургу. Любое сомнение отныне должно быть отброшено. Да этого сомнения не осталось ни в моей душе, ни у меня в голове. Да поможет нам Бог. Аминь. А теперь, люди, прощайте!»

Кайзера тут же увезли в его длинном сером лимузине на станцию. Специальный поезд унес Вильгельма подальше от закопченных заводов Рура. Но ехал этот поезд не на фронт, не на встречу с Гинденбургом, а на минеральные источники, расположенные в местечке Спа, дабы на этом курорте поправить здоровье и восстановить силы, в конец израсходованные на общение с собственным народом. И это выступление кайзера стало обрастать самыми невероятными слухами, и в конце концов приобрело какой-то парадоксальный облик. По одной из версий получалось, что император неожиданно появился в самой гуще народа, и рабочие тут же бросились его убивать.

Как ни безумен был этот слух, но в нем скрывалось немало правды. Для 1500 человек, которые присутствовали при публичном позоре императора Германии, Вильгельм II действительно умер. До тех пор, пока император был недостижим, он обладал некой мистической властью над умами и сердцами простых крупповских рабочих, его аура власти была ненарушима. Но появившись перед толпой в плотском обличии, этот человек-миф показался калекой, и его чары тут же исчезли. Вместо Бога рабочие увидели стареющего франта. Король оказался голым, и революция стала неизбежной.

Рабочие Круппа после этого инцидента заметно замкнулись и стали подчеркнуто напряженными. Что испытывал по этому поводу сам Густав, так и осталось неизвестным. Окажись на его месте легендарный пушечный король Альфред, и на подчиненных обрушился бы целый град записок и меморандумов, исписанных аршинными буквами, похожими на деревья, гнущиеся под напором сильного урагана. Нам бы пересказали все с самыми мельчайшими подробностями и с неизменными жалобами на драгоценное здоровье. Но Густав, несмотря на его усилия во всем походить на своего легендарного предшественника, был все-таки совершенно другим человеком. В минуты кризиса он буквально впадал в транс какого-то тотального подчинения и начинал видеть и воспринимать лишь то, что считал нужным, что исходило лишь из официальных источников, отбрасывая все, как ему казалось, лишнее и вызывающее раздражение. В соответствии с этой установкой, следовало во что бы то ни стало не воспринимать очевидное, то есть неизбежную капитуляцию германской армии.

Так, ещё в августе Людендорф пригласил вместе с Круппом ещё троих видных промышленников к себе в ставку и подвел их к оперативной карте, чтобы показать все отчаянное положение немецких войск на Западном фронте. Людендорф рассчитывал, что промышленники и, прежде всего Крупп, тут же кинутся к кайзеру и заставят последнего трезво взглянуть на положение дел. Но Крупп никуда не пошел и говорить с кайзером отказался. Наоборот, он начал упрекать Людендорфа в пессимизме. Густав утверждал, что Фортуна ещё может повернуться в сторону немецкого оружия и сознательно отказывался брать на себя роль греческой пророчицы Касандры. К тому же затянувшаяся война приносила куда больше прибыли концерну, нежели неожиданно объявленное перемирие, которое можно было рассматривать лишь как банкротство. Военные заказы особенно в последние месяцы мировой бойни превратились в какой-то непрерывный поток. Производство одних только субмарин стало почти поточным. И хотя британский флот по-прежнему доминировал на всех морях и океанах, но по части подводных лодок Германия, благодаря Круппу, не знала себе равных. Пришли заказы и на изготовление 85 новых немецких танков. Армия также остро нуждалась в броневиках и зенитках. Инженеры успели подготовить все необходимые чертежи. Оставалось лишь осуществить задуманное.

Концерн каждый час выпускал 4000 снарядов, и в каждые 45 минут с конвейеров сходила новая пушка. Три новых вида вооружения: тяжелая, но необыкновенно мобильная гаубица, «Длинный Макс», имевшая нарезной ствол длиной 34 м и готовая стрелять на расстоянии 120 километров от цели, а также 4 и 6 дюймовые полевые орудия не знали себе равных на полях сражений. Крупп был абсолютно уверен, что именно его пушки помогут, в конечном счете, Людендорфу не только удержать позиции, но и разгромить врага, оккупировав Париж, как это уже было в славные времена легендарного Альфреда.

Для Густава было очень приятно черпать оптимизм в высоких темпах оружейного производства. Он с удовольствием ещё и ещё раз вместе с Хоксем просматривал деловые бумаги. С августа 1914 года доход концерна достиг умопомрачительной цифры в 432 миллиона марок. В этот расчет входил и прямой грабеж национального запаса оккупированной Голландии, но об этом старались молчать. В случае же перемирия и победы союзников колоссальные прибыли могли в любой момент превратиться в ничто. Уже стало известно, что нейтральные страны, ограбленные Германией, подготовили список военных преступников, и имя Густава Круппа оказалось в самом начале…

Глава XV

Медвежья услуга подводных лодок Круппа

Накануне 27 мая у Людендорфа было уже 14 дивизий, готовых к бою. Однако, прорвавшись к Марне, штурмовые отряды столкнулись с мощной обороной противника, которую им уже не суждено было преодолеть. Это мощное сопротивление оказали две свежие американские дивизии морских пехотинцев, которые, по словам Клемансо, буквально спасли Париж.

Сектор обороны, который заняли морские пехотинцы, получил весьма выразительное название «Pas fini» (еще нет). Это была ответная реплика одного из американских солдат на заносчивую фразу французского офицера, который при виде одетых в ковбойские шляпы пехотинцев, браво шагающих по Елисейским полям, крикнул: «La guerre est fini» («А война-то уже кончилась»). «Еще нет», – ответил ковбой. С этого момента в военных сводках место обозначалось не иначе, как «Pas fini». Именно здесь в течение 5 дней непрерывных боев с штурмовыми отрядами Людендорфа погибли две американские дивизии. Из 8000 морских пехотинцев в живых осталась жалкая горстка людей. Этих разодетых американцев никто не воспринимал всерьез, уж слишком их военная экипировка не соответствовала жестоким правилам окопной войны.