Максим Литвинов. От подпольщика до наркома - Вадим Викторович Эрлихман

не до отношений с СССР – Франция переживала политический кризис после попытки правого путча 6 февраля, который привел не только к смене правительства, но и к сплочению левых сил. Угроза фашизма заставила Коминтерн выпустить директиву, требующую от компартий отказаться от вражды с социалистами и другими левыми и объединяться с ними в «народные фронты».

Пока французы тормозили рассмотрение пакта о взаимопомощи, Литвинов пытался урегулировать отношения с Польшей. Режим «санации», возглавляемый Пилсудским, был непримиримо враждебен СССР, но германская угроза тревожила и его – однако выход поляки решили искать в сотрудничестве с Гитлером. Сторонник этой линии Юзеф Бек дважды ездил на переговоры в Берлин, и 26 января было объявлено о подписании Польшей пакта о ненападении с Германией. 13 февраля Бек прибыл в Москву, где Литвинов поинтересовался у него, почему Гитлер вдруг захотел заключить пакт с Польшей, на что получил горделивый ответ: «Германия убедилась, что Польша не является маленьким сезонным государством, каковым его раньше считали, и поэтому чувство реальности подсказывает большее внимание к ней»[481]. Нарком высмеял эту версию, указав, что «о стремлениях гитлеровцев мы судим по прежней гитлеровской литературе, а не по тем политическим речам, которые Гитлер теперь произносит, переключаясь на пацифистскую фразеологию». На это Бек самонадеянно ответил, что Германия не представляет непосредственной угрозы для Польши, и Литвинов не прав, «заглядывая слишком далеко в будущее»[482].

В результате Советский Союз потерял надежду на участие Польши в каком-либо оборонительном пакте против Гитлера. На самом старте политики коллективной безопасности ей был нанесен серьезный удар. Об этом Литвинов написал в Политбюро, предположив даже, что поляки заключили секретное отношение с нацистами против СССР и будут теперь пытаться замаскировать его демонстрацией добрых намерений. Он предлагал использовать эти обстоятельства: «Эта маскировка демобилизует польское общественное мнение в отношении нас и в будущем несколько осложнит переход Польши к открытой враждебности по отношению к нам»[483]. Правда, появился шанс на соглашение с Румынией – в феврале полпред в Греции Яков Давтян встретился с румынским министром иностранных дел Николае Титулеску, прощупав возможности взаимных уступок. Но на либерального министра давили правые, фашистские силы – они подняли голову по всей Восточной Европе, мешая ее присоединению к «Восточному Локарно», как прозвали гипотетический пакт о ненападении.

Встреча Литвинова с министром иностранных дел Польши Ю. Беком. 13 февраля 1934 г. (Из открытых источников)

Главной надеждой Москвы оставался союз с Францией, который она старалась ускорить, предъявляя доказательства агрессивных намерений Берлина. Например, 28 марта Литвинов предложил Германии совместно гарантировать независимость прибалтийских государств, от чего Гитлер наотрез отказался. Об этом нарком сразу оповестил французский МИД, сообщив М. Розенбергу: «Мы хотели либо заставить немцев связать себя обязательствами в отношении Прибалтики (что мы всерьез не считали возможным), либо разоблачить ложные и лицемерные пацифистские заявления нацистов. В этом мы преуспели. На переговорах с Барту вы должны, даже в случае отзыва предложения Бонкура в результате позиции Польши, убедить его в нашем желании сближения с Францией и сотрудничества в обеспечении мира»[484].

Попытки Литвинова подтолкнуть французов к активным действиям оказались успешными, и в конце апреля Барту решился на соглашение с СССР. Для французского политика это было нелегкое решение – тесные отношения с Москвой могли усилить влияние коммунистов в стране, а Англия и Польша, которые оставались союзниками Франции, относились к заключению пакта негативно – полное представление об этом Барту получил во время своего апрельского визита в Варшаву. Но французский министр, как и Литвинов, не питал иллюзий относительно Гитлера и помнил, что союз с Россией перед Первой мировой войной сыграл важную роль в спасении Франции. Если Германия хотела снова развязать европейскую войну, Парижу нужны были союзники, а никто, кроме Москвы, не предлагал себя на эту роль.

В конце апреля во французской столице возобновились переговоры с участием Розенберга, а 18 мая Литвинов и Барту встретились в Швейцарии. Литвинов пытался сделать механизм безопасности будущего пакта как можно более широким, но Барту заявил, что такие предложения невыполнимы из-за нежелания Финляндии и прибалтийских стран. Он считал, что гораздо важнее привлечь к участию Чехословакию с ее сильной армией и давними антинемецкими настроениями. Другой проблемой было отсутствие понимания того, какую помощь Франция будет готова оказать СССР в случае немецкой агрессии. Литвинов считал, что пакт должен быть обязательно дополнен техническим соглашением на этот счет. Оставался и вопрос, стоит ли приглашать Германию к участию в пакте, учитывая ее практически неизбежный отказ. В итоге Литвинов и Барту договорились сделать это, только если Берлин вернется в Лигу Наций, на что не было никакой надежды.

К тому времени уже сформировалась идея Восточного пакта, автором которой выступил влиятельный секретарь французского МИД Алексис Леже (он же поэт-нобелиат Сен-Жон Перс). Ее суть заключалась в подписании пакта о ненападении и взаимопомощи странами Восточной Европы, включая Советский Союз, Германию, Польшу, Чехословакию, Финляндию и прибалтийские государства. Гарантией этого «Восточного пакта» должен был стать отдельный франко-советский договор, предусматривающий взаимную помощь в случае войны. Советским дипломатам эта идея не очень понравилась – Франция явно пыталась держаться в стороне и предельно ограничить свои обязательства. Но Барту идею одобрил, и НКИД в лице Розенберга был вынужден ее принять.

Май был отмечен возобновлением работы Женевской конференции по безопасности, куда советская делегация прибыла только затем, чтобы Литвинов мог изложить позицию своей страны по поводу дальнейших переговоров. Он сделал это 29 мая, заявив, что конференция сама дала старт милитаризации Германии, признав ее право на «равенство вооружений». Теперь приходится признать, что борьба за разоружение провалилась, и предпринять «новые меры» для защиты мира, которые предлагает Советский Союз: «Путем пактов об определении агрессии, пактов о ненападении и продлением их на максимальные сроки Советскому правительству удалось укрепить взаимное доверие с огромным большинством своих соседей и укрепить у них чувство безопасности»[485]. Намекая на ненужность конференции, он почти издевательски предложил ей работать постоянно, пока не будут выработаны действенные меры по разоружению. Конечно, это предложение никто не поддержал, и нарком покинул Женеву. К тому времени он уже начал чувствовать груз своих лет и провел весну во французской Ментоне, пытаясь вылечить застарелый бронхит.

Из Швейцарии он отправился в Париж, откуда 4 июня телеграфировал в Москву, что согласовал с Барту большинство деталей пакта. Он просил министра добиться от правительства немедленного ответа, и 6-го соглашение было одобрено. В беседе с Барту Литвинов подтвердил готовность своего правительства вступить в Лигу