Перед изгнанием. 1887-1919 - Феликс Феликсович Юсупов

что утром будем живы. Однажды после полудня банда матросов во главе с евреем явилась из Ялты арестовать отца. Я сказал, что он болен, и попросил показать мандат на арест. Разумеется, у них его не было, и я надеялся выиграть время, послав за ним. После бесконечных споров двое из них согласились. Поскольку они долго не возвращались, остальные, устав ждать, тоже ушли.

Через несколько дней с гор спустилась другая банда. Это была морская кавалерия особого рода, устрашавшая сами Советы. Пираты, вооруженные до зубов, на краденых лошадях, ворвались к нам во двор, размахивая знаменами с надписями «Смерть буржуям!», «Смерть контре!», «Смерть хозяевам!». Один из слуг в смятении пришел ко мне и сказал, что они требуют пить и есть. Я вышел во двор. Два матроса, спешившись, подошли ко мне. У них были грубые, наглые лица. Один носил бриллиантовый браслет, другой брошь; мундиры были забрызганы кровью. Поскольку они захотели поговорить, я пригласил их войти к себе, отправив других поесть на кухню. Велико было изумление Ирины при виде меня, ведущего двух типов такого вида. Я велел принести несколько бутылок вина, и мы вчетвером устроились как для дружеской беседы. Гости не казались смущенными, но рассматривали нас с интересом. Вдруг один спросил, правда ли, что я – убийца Распутина. После утвердительного ответа они выпили за мое здоровье и объявили, что раз так, то ни я, ни мои родные могут не бояться. Затем они похвастались своими подвигами против белой армии. Заметив мою гитару, попросили спеть. Я вынужден был исполнить их просьбу, не без удовольствия прервав эту беседу о вещах малоприятных. Я много пел, а они подпевали хором. Бутылки пустели одна за другой, и веселье наших странных гостей становилось все шумнее. Родители, комната которых была над моей, беспокоились о причинах этого содома. Вечер кончился благополучно. Матросы ушли, долго пожимая нам руки и благодаря сердечно за гостеприимную встречу. Затем банда вскочила в седла и отбыла, посылая нам дружеские жесты и размахивая знаменами с надписями, обрекавшими нас всех на смерть.

В Ай-Тодоре комиссар Керенского был заменен другим, на этот раз присланным Советами.

«Мы испытали последствия новой революции, – писал мой тесть в своих мемуарах[175]. – Упоминавшийся Джорджулиани, командовавший нашей охраной, был отозван, и Севастопольский Совет назначил на его место моряка Задорожного. В день его прибытия я был ему представлен в комнате моего собственного дома, занятой охраной. Это был огромный человек с неотесанным лицом, на котором, однако, можно было заметить некоторую доброту. По счастью, наша первая встреча прошла наедине. С самого начала он держался очень вежливо. Мы сели, и завязался разговор. Я спросил, где он служил. Он ответил, что в аэронавтике, прибавив, что много раз видел меня в Севастополе. Затем мы поговорили об общей обстановке, и я понял, что он расположен к нам. Он откровенно сказал, что сначала дал себе увлечься революционным движением… Расстались мы друзьями. Для нас было большой поддержкой сознавать, что мы доверены охране этого человека. При своих товарищах он обращался с нами грубо и ничем не обнаруживал своих истинных чувств».

Время от времени являлся еврей Спиро и приказывал собирать всех обитателей Ай-Тодора для переклички. Вдовствующая императрица отказывалась спускаться и лишь на минуту показывалась на верху лестницы.

Задорожный прибыл в декабре. В феврале он объявил тестю, что все Романовы, находящиеся в Крыму, как и лица из их свиты, должны быть собраны в имении Дюльбер, владении великого князя Петра Николаевича. Он объяснил, что эта мера вызвана заботой о безопасности узников. Действительно, Ялтинский Совет требовал их немедленной казни, тогда как Севастопольский, которому подчинялся Задорожный, хотел дождаться приказов товарища Ленина. Опасались вооруженной атаки Ялтинского Совета для захвата узников. Дюльбер с его высокими и толстыми стенами был вроде крепости, которую было, очевидно, легче защищать, чем Ай-Тодор, открытый всем входящим. Поэтому мавританский дворец великого князя Павла был избран тюрьмой для членов императорской семьи, находившихся в Крыму: вдовствующей императрицы, моих тестя и тещи и их шестерых сыновей: великого князя Николая Николаевича с женой и двумя детьми от первого брака великой княгини; великого князя Петра и великой княгини Милицы с их детьми, княжной Мариной и князем Романом. Младшая дочь, княжна Надежда, ставшая в замужестве княгиней Орловой, как и великая княгиня Ольга Александровна и моя жена, состоявшие, как и она, в морганатических браках, были оставлены на свободе.

В Дюльбере узники были полностью изолированы. Только наша двухлетняя дочь Ирина имела право их навещать. Через нее мы с ними сообщались. Кормилица провожала ее до входа в усадьбу, куда ребенок входил один, неся наши письма, приколотые к внутренней стороне пальто. Ответы приходили тем же путем. Наша юная посланница не сделала ни одного промаха в своей опасной миссии. Таким образом, мы знали, как жили заложники. Их довольно плохо и недостаточно кормили; повар Карников, державший позднее в Париже известный ресторан, делал что мог из того немногого, что удавалось раздобыть. Чаще всего это была гречневая каша и суп. Несколько дней узники в Дюльбере ели осла, в другой раз козла.

Зная, что им позволено выходить в парк, жена придумала способ, позволявший нам иногда говорить с ее братьями. Мы шли гулять с собаками под стены усадьбы. Ирина звала собак, и вскоре тот или другой из братьев появлялся на стене, Если он видел поблизости охранника, то соскакивал со стены, а мы как ни в чем не бывало продолжали прогулку. К несчастью, наш трюк вскоре был замечен, и нам пришлось отказаться от этих свиданий.

Однажды днем я встретил Задорожного. Мы прошли вместе несколько шагов. Спросив новости о пленниках, я сказал, что мне надо с ним поговорить. Он казался удивленным и немного стесненным. Поняв, что он не хочет, чтобы его люди видели нас вместе, я предложил ему зайти ко мне вечером, когда можно быть уверенным, что никого не встретишь. Чтобы войти ко мне незамеченным, ему достаточно перелезть через балкон в мою комнату на первом этаже. Он пришел в тот вечер и приходил еще много раз. Жена часто присутствовала при наших разговорах. Мы часами вместе искали средство спасти императрицу Марию и ее семью.

Становилось все более ясно, что этот Задорожный, несмотря на его весьма сомнительный вид, совершенно наш. Он объяснил, что рассчитывает выиграть время, используя соперничество двух Советов: Ялтинского, желавшего завладеть заложниками, чтобы расстрелять их на месте, и Севастопольского, который, согласно с Москвой, считал, что их следует судить. Я ему предложил