Поселок Просцово. Одна измена, две любви - Игорь Бордов

Вот он, этот здоро́во-коммунистический взгляд на вещи: советский человек не должен быть больным; поэтому, если он, хулиган такой, втихаря болеет, надо его выловить и насильно вылечить, — а то кто же будет светлое-то будущее строить? (Всё, как у Платонова.)

Ещё мне была непонятна эта злосчастная ненасытность диспансеризации. Она хотела поглотить всех, как преисподняя из Книги Притч 27:20. У каждого из прикреплённых к обслуживанию граждан всеми правдами и неправдами выявить болезнь (ибо нет здоровых), наклеить на его амбулаторную карту синий треугольничек или зелёный квадратик (энтот — желудочник, а тот вон — сердешник), и да-авай их наблюдать. А чего наблюдать-то? Да чтоб раньше времени не померли или иждевенцами на шее государства вдруг не сделались, тем самым массу трудоспособных строителей светлого будущего сокращая. А ты думал, для чего ты тут нужен? Думал, только чтоб бабе Кате каждое утро давление её стабильно-немножко-повышенное измерить, а потом в потолок плевать? Не-ет, дорогой доктор! На́ тебе вот восемь карточек с разноцветными маркировочками, и-и — вперёд отлавливать нарушителей. — Уф-ф-ф… — Ладно, не вздыхай, — всем нелегко.

И я пошёл. В те-самые двухэтажки на Текстильной улице. Среди нарушительниц оказалась Света, одна из двух сестёр, перекопавших только что мой огород. У неё на карте был синий треугольник — пиелонефрит, стало быть, хронический. Мы поулыбались друг дружке (она, как всегда, при этом таинственно молча), я велел ей сдать на анализ мочу и удалился. Злая бабка-сердечница пригласила меня внутрь мрачной, несмотря на майское сияние неба, квартиры, обстоятельно усадила, обстоятельно выслушала моё бухтение, основательно держала ответ о здоровии своём и основательно выпроводила долой. Но самым неприятным оказался третий визит. Я даже помнил ту молодую женщину, когда направлялся к ней. В самом начале ещё моего бытия здесь, когда чего-то слегка зашевелилась фабрика, она побыла у меня немного на больничном. Мне запомнилась её страшная худоба и пропитое лицо. И у неё была дикая анемия — не 50 ли гемоглобин? — видимо, к обильным менструациям ещё и недоедание, плюс водка. А на диспансерном учёте была с зелёным квадратиком — язва желудка. И такую-вот красавицу мне необходимо было загнать на диспансерный осмотр. Я, конечно, брезговал, но себя пересилил и постучал. Никто не ответил. Я постучал ещё и немного толкнул дверь. Дверь была не заперта. Я вошёл. Здесь было ещё мрачнее, чем у обстоятельной старухи. Женщина лежала на замусоленной постели в обнимку с тощим же мужичком; я своим явлением разбудил их, пребывающих в любовной неге и дремотной истоме. Мне стало ужасно неприятно-неудобно. Я буркнул что-то про проклятую диспансеризацию и выскочил вон, запнувшись на ходу о пустые бутылки.

«Вот и лови их», — ворчал я про себя, направляясь домой. — «Тем, кто сам о здоровье своём не печётся — а таких процентов 80 — им моя диспансеризация, что назойливая муха: отдохнуть в любимых костлявых объятиях на благоухающем блевотиной сонном ложе, гадина, мешает. Да, и правда, зачем она им: они тут все самогонные и табачные наркоманы, и смысл их жизни теперь, тут, где последняя фабричишка сдохла, — чтобы найти чуть-чуть какой-нибудь шальной денюшки, чтобы догнаться дешёвым пойлом, скурить набитую в газетку махру и отлюбить собутыльника. Какое уж тут здоровье, зачем оно? Бог дал ещё один день для счастья: звякающий фанфурик, пачка астры и тощий любовничек под боком. И тут вдруг вырастает надо мной в моей блаженной обители фигура нелепого докторишки и громогласит, как в фантастическом сне: граждане, все на диспансеризацию! Ну не смешно ли?»

Укупоренный подобными рассуждениями, в дальнейшем я предпочёл претензии Вероники Александровны в отношении застоя на ниве диспансеризации если не игнорировать, то стравливать мимо себя в бездну бездеятельной задумчивой озабоченности. И, спустя пару недель, Вероника Александровна примолкла. Однако же, обнаружилось и то, что помимо разноцветных геометрических фигурок, коими так любовно регистратор Валя по наущению Вероники Александровны украшала амбулаторные карты, по приказу о диспансеризации от 1987 года необходимо было в карту каждого диспансерного помещать описания диспансерных осмотров, а также эпикризы и планы на следующий год. О, бюрократия, как ты могущественна, неодолима и всеобъемлюща; кто сравнится с тобою?!. Тут уж деваться мне было некуда. Если лень к пациентам ходить, покажи во всей красе, что ходил и как ходил! Это добавило мне горя, памятуя о том, что более всего в своей чудесной работе я ненавидел праздную писанину! Поэтому, оказавшись в очередной раз в К…, я отправился к маме на работу, сел за компьютер и напечатал кучу шаблонов этих-самых планов и эпикризов. Это слегка облегчило задачу, тем более что иногда Алина предлагала свою помощь в их заполнении.

Однако не успел я выдохнуть на этом поприще, как Вероника Александровна нарисовала передо мной новую проблему.

— А вы не заметили, Игорь Петрович, — сказала она однажды, едва только дверь в кабинет закрылась за очередным онкобольным, — как много онкологии у нас тут, в Просцово.

Я не мог не согласиться. Несмотря на чахлость диагностических возможностей, рак в посёлке всползал на рака и раком уверенно так погонял.

— Ну да, — задумчиво отвечал я, почёсывая небритый подбородок.

— Мы тут один раз собрались всей амбулаторией и обсудили эту проблему, кто чего слышал, и кто чего знает.

— Ну и?..

— Да вот, ходят слухи, что видали несколько лет назад: как-то ночью приезжали на военных машинах и возле котовского леса что-то закапывали. Как бы отходы радиоактивные. А что бы ещё ночью-то им закапывать?..

Я поднял бровь. Вот-те на! А мы с Алиной полгода назад в этот лес гуляли и лимон, в сугробе сидючи, грызли! Вовремя же Вероника Александровна с новостями своими!

— Ну и что народ? — шепчется по углам, а вслух ничего не говорит?

— Да что же, были, конечно, активисты разные, высказывались, да только толку мало!

— Оно и понятно. Откуда бы толку взяться, коли на военных машинах?..

Вероника Александровна пожала плечами. Я рассказал ей про лимон. Вероника Александровна махнула рукой:

— А я вообще на Волынке живу, — (Волынка — один из районов Просцово), — дак там до Котова по полю и километра-то не будет!

— Да… беда, — нахлобучился я.

— Вот мы и подумали: вас, Игорь Петрович, задействовать.

— Как так? Да вы что?

— А просто. Вы же — врач! Позвоните в эпидемстанцию в Т… Скажи́те, заболеваемость в Просцово по онкологии очень большая. Пусть приедут и радиацию здесь замеряют. А не послушают — в К… позвоните.