Сборник статей - Личности в истории. Россия

Романтические прогулки по Симонову монастырю, задушевные разговоры – поэту дарован был всего лишь миг счастья… Пришел час, и Зинаида попросила о разрыве отношений, в знак вечной дружбы подарив Дмитрию кольцо. Простой металлический перстень, извлеченный на свет из пепла при раскопках Геркуланума… Друзья говорили, что Веневитинов никогда не расставался с подарком княгини и обещал надеть его или идя под венец, или стоя на пороге смерти. Кольцо стало для него талисманом, памятью о непреходящей любви:

О, будь мой верный талисман!Храни меня от тяжких ранИ света, и толпы ничтожной,От едкой жажды славы ложной,От обольстительной мечтыИ от душевной пустоты…

Эта трогательная история XIX века лучше, чем многое другое, свидетельствует о романтической натуре и отзывчивом сердце поэта. Но ограничить рассказ о Веневитинове лишь историей его любви было бы слишком несправедливо.

Ум

Первыми его воспитателями стали бывший наполеоновский офицер, большой поклонник римской литературы, и грек-книгоиздатель, знаток античных авторов. Поэтому Горация, Гомера и Платона Веневитинов прочитал в очень юном возрасте и в подлиннике. Круг вопросов, занимавших его, был столь обширен, что он не смог выбрать для себя факультет при поступлении в университет и ходил слушать лекции разных профессоров. Здесь же Дмитрий серьезно увлекся немецкой философией: Шеллинг, Кант, Фихте. И вскоре вместе с университетскими друзьями: Одоевским, Кошелевым, Хомяковым – создал кружок «любомудрия» (так они перевели на русский греческое слово «философия»).

Целью кружка станет просвещение России, освобождение русской мысли от оков условностей, невежества и раболепства. Именно в зарождении у нас любомудрияфилософии видит Веневитинов средство к пробуждению российской мысли и к обретению привычки действовать руководясь разумом. Став литературным критиком, он собирается, ни много ни мало, изменить ход развития русской литературы, слабость которой видит «не столько в образе мыслей, сколько в бездействии мысли». Пламенная натура поэта восстает против самого страшного порока русского человека – безразличия: «Легче действовать на ум, когда он пристрастился к заблуждению, нежели когда он равнодушен к истине». А потому после выхода в свет первых двух глав «Евгения Онегина» Веневитинов тонко и очень точно характеризует пушкинского героя: «Онегин уже испытан жизнью; но опыт поселил в нем не страсть мучительную, не едкую, деятельную досаду, а скуку, наружное бесстрастие, свойственное русской холодности (мы не говорим о русской лени)… Если жизнь его будет без приключения, он проживет спокойно, рассуждая умно, а действуя лениво». Среди всех откликов на роман в стихах Пушкин отметит именно рецензию Веневитинова.

Медленным, постепенным представлялся Веневитинову сей путь: «Вот подвиг… воздвигнуть торжественный памятник любомудрию если не в летописях целого народа, то, по крайней мере, в нескольких благородных сердцах, в коих пробудится свобода мысли изящного и отразится луч истинного познания».

Кто они, обладатели «благородных сердец», о которых так страстно мечтал Веневитинов? Уж не такие ли, как он сам, поэты, полюбившие мудрость, уверовавшие в силу и действенность слова, но не утратившие пыла души? Для них Веневитинов формулирует закон, который гласит, что «…философия есть высшая поэзия», к ним обращает строки своего стихотворения:

Блажен, блажен, кто в полдень жизниИ на закате ясных лет,Как в недрах радостной отчизны,Еще в фантазии живет.Кому небесное – родное,Кто сочетает с сединойВоображенье молодоеИ разум с пламенной душой.

Ум и сердце

Как все поэты, Веневитинов обладал даром пророчества. Предвидел он близкую свою кончину, провидческими оказались и строки, обращенные к перстню-талисману:

Века промчатся, и быть может,Что кто-нибудь мой прах встревожитИ в нем тебя откроет вновь…

В 1930 году, когда ликвидировали Симонов монастырь, где был похоронен поэт, прах его перенесли на Новодевичье кладбище. Кольцо же извлекли из гроба и отдали в музей…

Сбывшееся поэтическое пророчество Веневитинова вселяет надежду, что и философские его предсказания когда-нибудь станут действительностью. Особенно то, что в одной из своих статей вложил он в уста Платона, к которому испытывал столь глубокое почтение: «…она снова будет, эта эпоха счастья, о которой мечтают смертные. Нравственная свобода будет общим уделом; все познания человека сольются в одну идею о человеке; все отрасли наук сольются в одну науку самопознания. Что до времени? Нас давно не станет, – но меня утешает эта мысль. Ум мой гордится тем, что ее предузнал и, может быть, ускорил будущее».

МОЯ МОЛИТВА

Души невидимый хранитель,Услышь моление мое!Благослови мою обительИ стражем стань у врат ее,Да через мой порог смиренныйНе прешагнет, как тать ночной,Ни обольститель ухищренный,Ни лень с убитою душой,Ни зависть с глазом ядовитым,Ни ложный друг с коварством скрытым.Всегда надежною бронейПусть будет грудь моя одета,Да не сразит меня стрелойИзмена мстительного света.Не отдавай души моейНа жертву суетным желаньям;Но воспитай спокойно в нейОгонь возвышенных страстей.Уста мои сомкни молчаньем,Все чувства тайной осени,Да взор холодный их не встрети,Да луч тщеславья не просветитНа незамеченные дни.Но в душу влей покоя сладость,Посей надежды семенаИ отжени от сердца радость:Она – неверная жена.

Во имя красоты. К 190-летию Алексея Константиновича Толстого

Ольга Наумова

В его судьбе не просматриваются «страсти», столкновения, драматические коллизии. И исследователи не ломают копий по его поводу. Разве что один напишет: «Талантливый сатирик», другой: «Несравненно интереснее Толстой как поэт и драматург», а третий вдруг: «Человек благородной и чистой души».

Алексей Константинович немного меркнет в ауре своих блистательных однофамильцев-писателей, дальних родственников – Льва Николаевича и Алексея Николаевича. В нем вообще мало блеска, скорее неяркий, но ровный свет. Всегда – «рядом» с великими. Ребенком он сидел на коленях у самого Гёте, в его детский альбом рисовал сам Брюллов, ранние поэтические опыты одобрил сам Жуковский, а по слухам – даже Пушкин. Был другом детства будущего императора Александра II. Членом-корреспондентом Петербургской академии наук по отделению русского языка и словесности был избран в один день со Львом Николаевичем… И так всю жизнь.