Ант Скаландис - Братья Стругацкие

С 1958 года и вплоть до 1991-го на Берковой держалось очень многое: пробивание их произведений в печать, борьба за авторские тексты, защита от несправедливых нападок, обеспечение участия во всяких комиссиях и мероприятиях… И право, не важно, какими связями пользовалась Нина Матвеевна — важно, что помощь была реальной. Возможно, сам АН знал о ней больше других, но он тоже всегда умел молчать. Начиная с Нового 1967 года, когда и случилось у Нины новоселье, АН часто бывал в том доме, в котором к тому же (в другом подъезде) жил и до сих пор живёт сослуживец его по ВИИЯ, так рано посетивший Японию — Борис Александрович Петров. Он, кстати, тоже ничего лишнего о себе не рассказывает…

Помню, в конце 1980-х, в эпоху нашей второй и главной оттепели, закончившейся уже не капелью и теплым ветром перемен, а настоящим, жарким демократическим летом, в эпоху великих откровений и разоблачений была публикация в одной из самых популярных тогда газет — в «Московских новостях». Кто-то из журналистов не поленился подсчитать, что в советское время — несущественно, сталинское, хрущёвское или брежневское — на КГБ у нас работал, если учитывать всех сексотов, внештатных осведомителей и добровольных помощников, каждый четвёртый взрослый человек. Цифра, конечно, ориентировочная, приблизительная (да и где взять точную?), но полагаю, что она очень близка к истине, ведь каждый из сегодняшних пятидесятилетних и старше может вспомнить своих хороших знакомых, замеченных в этой сакраментальной деятельности в студенческих группах и лабораториях НИИ, в цехах заводов и в совхозных конторах, в редакциях и воинских подразделениях, в стройбригадах и отделах министерств, в отделениях больниц и педсоветах… И таким образом за семьдесят лет под коммунистами у нас три поколения при всеобщем стукачестве сменилось. И сформировалось совершенно особое отношение к спецслужбам. Нам не равняться с Восточной Европой, где после распада СССР была проведена люстрация и ни один бывший агент КГБ не имеет ныне шансов остаться во власти, в публичной политике, в большом бизнесе… У нас ничего подобного не было и ясно уже, что и не будет. Могло быть? Теоретически — да, новые власти не просто могли, обязаны были провести люстрацию. Но практически — не решились, и, в общем, понятно почему: без большой крови не получилось бы, наверно. Слишком, слишком многих коснулось бы…

Один мудрый человек и мой хороший знакомый, известный в диссидентских и правозащитных кругах, помнится, сказал в перестройку, когда огромные толпы ходили по улицам и стояли на площадях, упоённо скандируя: «До-лой Ка-Гэ-Бэ! До-лой Ка-Гэ-Бэ!» «Понимаю, — сказал он, — приятно поорать после стольких лет молчания. Но почему вы не кричите „Долой министерство культуры!“ или „Долой Госплан!“ там ведь такие же сволочи сидели, а то и похлеще. А в КГБ, как и всюду, встречались порядочные люди…» Кому лучше его, отсидевшего, отмучившегося по полной программе, было знать, что это и в самом деле так. Оправдывать и обелять КГБ как систему нельзя ни в коем случае. Наоборот, необходимо повторять неустанно эту уже признанную истину: определённая часть огромного механизма, называвшегося ВЧК — ОГПУ — НКВД — КГБ была настоящим советским гестапо. Это надо помнить и знать. Но именно часть, а не вся многомиллионная армия солдатиков, машинисток, цензоров, водителей, уборщиц и просто честных офицеров, делавших своё дело без подлостей, без садизма, без тупой готовности исполнить любой приказ.

Стругацких частенько подозревали в связях с КГБ. Это одна из дежурных легенд в рядах их врагов. Особенно катили баллон на Аркадия. Ну, как же: выпускник ВИИЯ, военный переводчик, офицер разведотдела. И папа — партийный работник. И тесть — сотрудник Коминтерна. Ну и потом — такие связи, такие знакомства, такой якобы лёгкий и быстрый путь в литературу… Ну а Борис? Женился на генеральской дочке, в Ленинградский горком дверь ногой открывал и в писательской организации посты занимал… Много всякого говорили и говорят. Пусть говорят. Факты — вещь упрямая. Чего не было в биографии АБС — того не было. На КГБ не работали. Может быть, и жалели иногда об этом, мол, для писательского опыта пригодилось бы. Как Лев Толстой жалел под конец жизни, что не сидел в тюрьме. Но… что поделать — не довелось! Как говорится, лицом не вышли.

Могли предлагать, например, Аркадию работать в органах? Не могли. Он институт закончил в самый разгар антисемитской кампании. Партийным не был и даже из комсомола вылетел. Да ещё отец с сомнительной биографией — полная неблагонадёжность. И у Бориса всё то же самое — минус незапятнанная комсомольская юность, но плюс полное неприятие любой военной службы.

Вопрос номер два: могли их пытаться вербовать в сексоты? Не то что могли, а просто наверняка пытались! Через это прошли все за редчайшим исключением. БН сам рассказывает, как в институте (а был он старостой группы) вызвали его вместе с другими старостами к замдекана товарищу Отрадных и объясняли, что одной из их обязанностей является рассказывать здесь, в деканате, о неправильных поступках и даже намерениях товарищей. А он, наивный и чистый душою сталинец, растерялся, обиделся, не понял, о чём речь, — думал, ему предлагают ябедничать на прогульщиков и лентяев.

Аркадия тоже вербовали и не раз. Но в армии он прямо говорил, что не подходит для такой работы — в стукачи шли тихони и отличники боевой и политической, он же — рубаха-парень, весельчак, хулиган, возмутитель спокойствия и частый гость гауптвахты. А на гражданке, в писательской среде АН уже был умудрённый опытом и ощущал такое интеллектуальное превосходство над своими вербовщиками, что вычислял все их аргументы на восемь ходов вперёд и только неслышно подсмеивался в пышные усы. Может быть, в частности, ещё и поэтому не выпускали его за границу?

Аркадий Михайлович Арканов, друг АНа, рассказывал мне замечательный эпизод, как его самого вызывали на Лубянку в период опалы после «Метрополя».

«Явился по повестке, сел. Товарищ сразу включил магнитофон.

— Это, чтобы вы не думали, что мы тут тайно кого-то записываем, — и перешел к делу. — Аркадий Михайлович, вы же такой патриот! Как вы попали в эту компанию?!

Вопрос — риторический, и я молчу.

— А почему вы не бываете за границей?

— Это вы у меня спрашиваете? — удивляюсь. — Это я у вас должен спросить.

— Нет, но вы же — писатель. Вы должны многое видеть…

— Да, писатель, — соглашаюсь я. — Должен. Но не вижу.

— Так это от вас зависит! — восклицает он радостно. — Слыхали, новый „Метрополь“ готовится? А Гладилин уже там. Там многие друзья ваши… Вот вы поедете в Париж, с ними пообщаетесь, узнаете их настроение, как они там живут…