Геннадий Прашкевич - Станислав Лем

«Кстати, — писал Лем В. Капущинскому (13 декабря 1972 года), — мой переводчик из ФРГ, большой педант, выловил некоторые ляпсусы в “Абсолютной пустоте”. Два ляпа смешные. Например, профессор Коуска говорит, что мать за год до его собственного рождения зачала его сестру, — конечно же, она не могла быть беременной двумя разными детьми в таком коротком промежутке времени. А ещё я писал о генерале Самсонове — в 1915 году после падения крепости Пшемысль, а ведь Самсонов покончил жизнь самоубийством ещё после битвы под Танненбергом; пришлось заменить его в немецком издании на Денисова[74] из царского штаба. Сами теперь видите, какой этот Лем небрежный!..»{159}

9

И ещё — из письма (от 22 декабря 1972 года).

Возможно, оно было отправлено переводчику Томасу Хойсингтону.

«Вопрос о том, в какой мере мои собственные произведения состоят в родстве с SF (научной фантастикой. — Г. П., В. Б.), нельзя решить однозначно, поскольку это бывает по-разному, в зависимости от того, рассматривать мои ранние или более поздние тексты. Те, что написаны двадцать лет назад, действительно были крепко связаны с классическим каноном SF; впрочем, теперь именно это я считаю их наибольшей слабостью, поскольку пользовался слишком уж окаменевшим каноном. Затем я пытался этот канон сломать, обращаясь как к возможностям самого языка, так и к более высоким парадигмам, как, например, в книгах “Кибериада”, “Абсолютная пустота”, “Мнимая величина”. Концепция последних произведений всё более лингвистическая. Они не описывают никакой фиктивной действительности, а лишь некоторые фиктивные или попросту несуществующие тексты, представляющие литературу будущего времени — не только беллетристику, но также литературу философского, культурологического и естественноведческого типа. Тем самым я всё-таки вышел за пределы ходячих стереотипов…»{160}

Все эти поиски, хлопоты, раздумья накладывались на быт.

«Тут на меня свалилось всякое, — жаловался Станислав Лем (19 июля 1971 года) Владиславу Капущинскому. — Приехал к нам семнадцатилетний милый хлопец из США, племянник жены, ненадолго в Польшу. LOT[75] где-то потерял его багаж, мы набегались, пока нашли чемоданы, потом за ними пришлось ехать в Катовице, потому что ЮГ пальцем не шевельнул, а на следующий день по прибытии гостя у моей жены выскочил позвоночный диск, и десять дней она провела парализованная в постели, а когда я повёз хлопца до Ойцува на новом польском “фиате”, только что купленном, то столкнулся с какой-то “варшавой”, и лишь благодаря мощному заступничеству и взяткам удалось отремонтировать мой автомобиль через шесть дней, я уж не говорю, во что это мне обошлось, так как хоть в столкновении и не было моей вины, но та машина не была (!!!) застрахована, и требовать возврата издержек можно было только через судебное разбирательство.

Вдобавок ко всему у меня заболел коренной зуб, щека распухла от флюса, честно Вам признаюсь, я напугался — антибиотики, к этому ещё кошмарный насморк, а тут двух наших соседей и близких друзей на вертолёте привезли с Бещад, где они пережили лобовое столкновение на “сиренке” с восьмитонным ЗИЛом. “Сиренка” в куски, у женщины сломано основание черепа, а у водителя “только” сотрясение мозга, трещина в кости скулы и перелом ноги; машины у нас как раз не было, зато гость в доме. Жена лежала со своим диском, я от веронала, аспирина, пирамидона света не видел, все замечательные друзья-врачи (коллеги жены) как раз в отпусках, одним словом, могила. Только теперь, чтобы не сглазить, из всего этого потихоньку выбираемся. Череп той пани скрепили, жена ходит, хотя по-прежнему на больничном, щека моя опала, машину отремонтировали, чемоданы нашли, гостя вожу и экранирую от недостатков ПНР, насколько могу, но, естественно, ни работать, ни даже отвечать на письма (хотя это уже менее важно) не могу. Отложил всё до осени, выступления отменил, и надо было только того ещё, что именно сейчас нам начали долбить стены, чтобы проложить газовые трубы, а когда они уже были проложены, оказалось, что у нас вообще нет дымоходов в ванной комнате, хотя на плане дома они нарисованы чёрным по белому, тем более что дом был построен много лет тому назад с газовой установкой, теперь эти трубы вынимают, дыры нужно затыкать, а всю установку укладывать как-то иначе, потому что я не разрешил трогать мою комнату. Как выяснилось, только через стену моей комнаты можно провести дымоходные каналы, а для этого надо развалить всю библиотеку, которая “навсегда” вогнана полками в стены — 4000 книг выносить, и всё это при госте в доме. Представляете?»

В том же письме Лем сообщал:

«Вчера получил приглашение от советской Академии наук на международную конференцию о космических цивилизациях в Бюракане (Армения) — на 5 сентября. Из Польши я единственный приглашённый, а там будет цвет мировой науки — Фейнманы, Саганы, Дайсон и т. п., и вообще я — единственный не профессор. Приглашение подписал Шкловский. Только сразу такой вот удар: просят, чтобы меня послал в Бюракан Президиум Польской Академии наук. Это как же я с таким приглашением пойду в Академию? Уж лучше промолчу, а русским пошлю дипломатичный отказ…»{161}

10

В сентябре 1971 года вышел сборник Лема — «Бессонница».

Впервые в книжном виде писатель представил сценарий «Слоёный пирог», по которому Анджей Вайда снял свой фильм. А ещё в сборнике был рассказ «Ананке», завершивший цикл «Рассказы о пилоте Пирксе». В рассказе этом командор (уже командор!) Пирке участвует в расследовании катастрофы космического транспорта на марсианском плато Агатодемон. Вся соль заключалась в том, что причиной катастрофы послужило расстройство личности {ананкастический синдром — чрезмерная склонность к сомнениям) человека, который проводил имитационные тесты компьютера, поставленного на транспорт. И ещё вошла в «Бессонницу» рецензия на несуществующую книгу Артура Добба «Не буду служить» — о персонетике, искусственном разведении разумных существ. Не осталась не замеченной читателями и очередная (как всегда, приятная для автора) добавка к «Кибериаде» — рассуждения о фелицитологии.

«Как-то сумеречной порой знаменитый конструктор Трурль пришёл к своему другу Клапауцию задумчивый и молчаливый; когда же приятель попробовал развеселить его последними кибернетическими анекдотами, неожиданно отозвался:

— Напрасно хмурое расположение моего духа пытаешься ты обратить во фривольное! Меня снедает открытие столь же печальное, сколь несомненное: я понял, что, проведя всю жизнь в неустанных трудах, ничего великого мы не свершили!