Советская гениза. Новые архивные разыскания по истории евреев в СССР. Том 1 - Коллектив авторов

до сего дня причины этому неизвестны. Клаузнер предположил, что они не смогли найти почву под ногами и т. п. История рассудит.)

«Мы – народ, и потому мы должны почитать произведения наших предков, даже если мы не готовы сказать „свят, свят, свят" всему, что в них написано. Ибо – написаны ли они от святого духа или нет – в любом случае они написаны в духе народа в час его самого возвышенного пробуждения. Утвердим ли мы по ним закон для грядущих поколений или нет – так или иначе, всё, что самые старательные из нас изобретут в области теории этики, будет на самом деле в какой-то мере [закон Моисея на Синае]»[1029].

NLI. Аге. 4* 1765 3.5 18. Автограф. Текст на иврите.

№ 5.7

Письмо Иегуды Гельфмана из Биробиджана Иосифу Черняку в Ташкент

5/Х[19]58 г.

Биробиджан

Воскресенье, гл. «Браха», Гошана Раба, 5519[1030]

Мир и благословение моему другу, усладе души моей Иосифу!

В ваших любезных письмах вы любите цитировать стихи из «Псалмов». Я тоже процитирую в этом письме стих: «Вечером пребывает плач, а утром – радость»[1031]. «Один только шаг между мною и смертью»[1032] – ночью 30 сентября я уже считался «не от мира сего»[1033]. Моя жена-фельдшер применила все средства и лекарства, около трех часов не отходила от моей постели, каждую минуту меряла мой пульс, и это просто чудо, что я открыл глаза и избежал смерти. Тяжелый сердечный припадок, который длился около трех часов, такой редкий случай… Видимо, меня посчитали за «бейнони»[1034], и раскаяние за мои большие грехи помогло, и я вновь был вписан в книгу живых, и печать была поставлена, и я держу перо в руке (хоть и дрожащей от слабости) и составляю вам письмо.

Но оставим рыдания и слезы и перейдем к радости, как сказано выше: «а утром – радость». И было так: когда открылась дверь и почтальонша принесла ваше письмо, то весть в устах моей супруги Ханны «Письмо от твоего любимого друга Черняка» прямо вернула меня к жизни (лучше всяких лекарств).

Что мне сказать вам, дружище? Нет слов в моих устах, чтобы выразить вам чувства благодарности за ваше письмо, которое ценнее чистейшего золота и жемчуга[1035], и вдобавок за прекрасное стихотворение нашего гениального поэта Х.-Н. Бялика «Взглянул – и умер»[1036]. Несмотря на проливной дождь и мою тяжелую болезнь, я тотчас же надел плащ и поспешил к своему дорогому другу Меиру Финкелю (не Френкелю), чтобы показать ему полученный от вас ценный подарок.

Мы читали вместе ваше письмо, и глаза наши наполнились слезами от волнения и восхищения. Передам вам слова нашего друга Финкеля точно, как он сказал: «Я говорю вам, Иегуда, что мы должны поклониться этому еврею Черняку. Мы перед ним – ничто. „Найдем ли такого, как он, человека, в котором дух Божий!" [1037] Каким душевным мужеством обладает этот человек! Сам больной, переживший такие ужасные страдания, он несет в себе столько энергии и оптимизма, жертвуя своей жизнью во имя высокого идеала собирания и исследования, поиска во всяческих источниках материала для великого здания „еврейского фольклора", творческой работы в этой науке и крепкой веры в то, что наряду с жизнью еврейского народа будет жить и еврейский язык [идиш]. Его неустанная научная деятельность вызывает восхищение. Напишите ему от моего имени, что его можно сравнить с героем уникального стихотворения Бялика „Взглянул – и умер", который, несмотря на многочисленные препятствия, змей, тернии, опасности, всяких чертей-вредителей, рвется достичь пятидесятых ворот[1038], держа пылающий факел, который освещает ему его тяжелый путь. А Черняк несет факел еврейского народа и его языка, работает и исследует, достигая самых сокровенных сокровищ, и стремится показать все самое возвышенное, что создал еврейский народ. Так пусть он не уподобится, не дай бог, герою Бялика, что „взглянул – и умер", пожелаем ему долгих лет здоровья, счастья и плодотворной работы»[1039].

Видите, и в нашем городе, полном невежд и грубых неучей, имеются несколько избранных, понимающих и умеющих оценить ваш великий дух и святой труд. За несколько дней до получения вашего письма я послал вам письмо, в котором вкратце выразил свое мнение о двух монографиях: «50 лет после Черновицкой конференции» и «Памятник»[1040]. Прошу у вас прощения. После прочтения, то есть тщательного изучения вашей солидной работы еще раз, я жалею о поспешно сказанном мною. Я изначально думал, что вы хотели возвести памятник, то есть создать литературное произведение, в котором будет запечатлен портрет вашей сестры, да упокоится душа ее в раю, со всей ее светлой, тонкой душой и большой любовью к фольклору, и об этом были несколько моих замечаний, но сейчас я убедился, что вашим основным намерением было рассказать об участии и помощи вашей сестры вместе с другими друзьями в передаче материала для вашей важной работы, а я ожидал появления «Памятника», посвященного вашей сестре и прославляющего ее собственное творчество. Если же ваше мнение не сходится с моим мнением, я не буду спорить. Проблема в том, что ее муж и дети не понимают нашего языка, а в нашем городе тоже не интересуются вашей значительной работой, но мы, я и мой товарищ Финкель, сочувствуем вашему большому труду ради общественной пользы. Если есть у вас дополнительные копии этих монографий, то почему бы и не быть им напечатанными в другом месте? Я поздравляю вас с вашей исторической работой, и пусть придут вслед за нами ученые и мудрецы и добавят еще много материала к целому зданию!

Моя к вам просьба, чтобы к каждому письму вы прилагали стихотворение из стихов Бялика, – мы будем вам премного благодарны за эти жемчужины.

Чтоб были здоровы эти женщины – моя жена с ее племянницей, что галдят и шумят, восхищаясь вкусным борщом и удачным «чудом»[1041] (последнее слово [техники] для «бабки»; они хоть и неверующие, но в «чудо» верят…), и мешают мне писать, а я хочу закончить именно сегодня. Экая малость – Гошана Раба! Хорошую подпись – как верили когда-то богобоязненные евреи – мы уже получили, теперь надо надеяться на то, что это будет[1042] год жизни и мира во всем мире, и заграждены будут уста противников наших и обвинителей[1043], и злого да не будем знать[1044].

Мне хочется коротко записать воспоминания