Рокоссовский - Сергей Егорович Михеенков

он поможет усилить вашу артиллерию. Артиллерия вам скоро очень понадобится.

Ну, хоть так, с горечью подумал Рокоссовский. Воронов приедет не с пустыми руками…

19 декабря в штаб Донского фронта прибыл генерал Воронов. И сразу же началась подготовка к решающему удару с целью ликвидировать «котёл» в районе Сталинграда.

Ещё когда планировали первый удар, Рокоссовский высказал идею, что для проведения операции по рассечению «котла» целесообразнее было бы объединить обе ударные группировки – северную и южную – под единым командованием. И мысль эту он однажды уже высказывал Верховному главнокомандующему. Воронов тоже загорелся этой идеей, считая её более рациональной, и доложил о ней в Ставку.

Вскоре эту тему обсуждали на заседании Государственного Комитета Обороны. Маршал Жуков вспоминал: «В конце декабря в Государственном Комитете Обороны состоялось обсуждение дальнейших действий.

Верховный предложил:

– Руководство по разгрому окружённого противника нужно передать в руки одного человека. Сейчас действия двух командующих фронтами мешают ходу дела.

Присутствовавшие члены ГКО поддержали это мнение.

– Какому командующему поручим окончательную ликвидацию противника?

Кто-то предложил передать все войска в подчинение К. К. Рокоссовскому.

– А вы что молчите? – обратился Верховный ко мне. – Или вы не имеете своего мнения?

– На мой взгляд, оба командующих достойны, – ответил я. – Ерёменко будет, конечно, обижен, если передать войска Сталинградского фронта под командование Рокоссовского.

– Сейчас не время обижаться, – отрезал И. В. Сталин и приказал мне: – Позвоните Ерёменко и объявите ему решение Государственного Комитета Обороны.

В тот же вечер я позвонил А. И. Ерёменко по ВЧ и сказал:

– Андрей Иванович, ГКО решил окончательную ликвидацию сталинградской группировки противника поручить Рокоссовскому, для чего 57-ю, 64-ю и 62-ю армии Сталинградского фронта вам следует передать в состав Донского фронта.

– Чем это вызвано? – спросил А. И. Ерёменко.

Я разъяснил ему, чем вызвано такое решение.

Всё это, видимо, расстроило Андрея Ивановича, и чувствовалось, что он не в состоянии спокойно продолжать разговор. Я предложил ему перезвонить мне позже. Минут через пятнадцать вновь раздался звонок:

– Товарищ генерал армии, я всё же не понимаю, почему отдаётся предпочтение командованию Донского фронта. Я вас прошу доложить товарищу Сталину мою просьбу оставить меня здесь до конца ликвидации противника.

На моё предложение позвонить по этому вопросу лично Верховному А. И. Ерёменко ответил:

– Я уже звонил, но Поскрёбышев сказал, что товарищ Сталин распорядился по всем этим вопросам говорить только с вами.

Мне пришлось позвонить Верховному и передать разговор с А. И. Ерёменко. И. В. Сталин меня, конечно, отругал и сказал, чтобы немедленно была дана директива о передаче трёх армий Сталинградского фронта под командование К. К. Рокоссовского. Такая директива была дана 30 декабря 1942 года».

В своём дневнике А. И. Ерёменко в те дни с обидой записал: «Первостепенное значение имеют не заслуги, а взаимоотношения с начальством… Страшная беда, что и в наш век всё ещё так решаются вопросы». Что и говорить, Андрея Ивановича на этот раз действительно обошли: генералам, отличившимся при разгроме 6-й армии Паулюса, присвоили очередные воинские звания, и только генерал-полковнику Ерёменко дальнейшее производство почему-то придержали. Жуков получил маршала и орден Суворова 1-й степени № 1. Гордов, Ватутин и Рокоссовский – золотые погоны генерал-полковников и ордена Суворова. Ерёменко завидовал и Жукову, и Рокоссовскому одновременно. Жуков стремительно двигался вверх. Вот уже Маршал Советского Союза и Герой Советского Союза. Рокоссовский тоже хорош, перехватил из-под носа командование операцией по уничтожению готовенького «котла»… А ведь когда-то шли бровь в бровь, на равных, вместе хлебали из курсантского котелка на кавалерийских курсах…

Но гордыня и спутница её обида бывают выше иных чувств.

В январе, уже после разгрома и капитуляции остатков 6-й армии и её штаба во главе с фельдмаршалом Паулюсом, Ерёменко сделал следующую запись: «Жуков, этот узурпатор и грубиян, относился ко мне очень плохо, просто не по-человечески. Он всех топтал на своём пути, но мне доставалось больше других. Не мог мне простить, что я нет-нет да и скажу о его недостатках в ЦК или Верховному Главнокомандующему. Я обязан был это сделать как командующий войсками, отвечающий за порученный участок работы, и как коммунист. Мне от Жукова за это попадало. Я с товарищем Жуковым уже работал, знаю его как облупленного. Это человек страшный и недалёкий. Высшей марки карьерист… Если представится возможность, напишу о нём побольше…»

Генерал Ерёменко, отстранённый от командования сталинградскими армиями, так расстроился, что у него открылась старая рана, и в феврале он был направлен на лечение в санаторий Цхалтубо. Находясь на излечении вдали от фронта, он продолжал свои литературные опыты. Среди них, в продолжение темы, есть запись от 28 февраля 1943 года: «Следует сказать, что жуковское оперативное искусство – это превосходство в силах в 5–6 раз, иначе он не будет браться за дело, он не умеет воевать не количеством и на крови строит свою карьеру».

Вот такая зимняя гроза разразилась и среди генералитета Красной армии. Генералам, что вполне естественно, хотелось звёзд и орденов. Сталин давал им то и другое, но, как всякий опытный и талантливый режиссёр, внимательно и постоянно следил за тем, чтобы каждый актёр играл свою роль и не переигрывал.

Ерёменко в первую очередь был обижен, конечно же, на Рокоссовского. Однако в дневниковых записях весь негатив сброшен на Жукова. Во-первых, Ерёменко считал, что отстранение его от командования ударной группировкой и назначение Рокоссовского – интрига Жукова. Во-вторых, интеллигентный и корректный Рокоссовский попросту не давал повода Андрею Ивановичу изливать на него литературный яд – смесь злобы и обиды. Жуков, шедший к своим звёздам и орденам напролом, явно обгонял их и тем зачастую вызывал то скрытую, то открытую неприязнь.

Однако у Ерёменко была под Сталинградом стычка и с Рокоссовским. О ней вскользь, как о малозначительном, он тоже упоминает в своих мемуарах: «…Пришла директива Ставки о передаче всех войск, задействованных под Сталинградом, в состав Донского фронта. Это мероприятие было своевременным, и мы тут же приступили к установлению связи с 57, 64 и 62-й армиями. Вернее, эти связи у нас уже были. Вопрос об объединении сил обоих фронтов исподволь разрабатывался нашим штабом, и пусть немного, но кое-что мы успели сделать. Задолго до этого Василевский сказал мне, что командующий Сталинградским фронтом крайне недоволен, что штаб Рокоссовского засылает своих офицеров к нему в войска, пытается установить с ними какие-то контакты».

Получив в своё распоряжение дополнительно три армии, Рокоссовский поехал знакомиться с их штабами. Осматривал местность, изучал разведданные о противнике, оборонявшемся перед фронтом его соединений и частей, взвешивал возможности и потенциал своих войск и резервов. Самой трудной оказалась дорога в расположение 62-й армии генерала Чуйкова[90]. Вначале перебрались на восточный берег Волги, потом, уже пешком, пошли по льду реки в Сталинград. Проводник вручил всем по доске