Владимир Корнилов - Демобилизация

- Не торопись, товарищ прокурора придет, - улыбнулся хозяин.

- Тогда тем более поторопимся. Ваше здоровье, лейтенант. И пусть доцент сам горючее приносит.

- Ты несправедлив, Серж, - сказал хозяин. - Товарищ прокурора никогда не скупится.

- Вы об Алешке? - спросил Курчев.

- О нем, - ехидно кивнул Бороздыка. - Сейчас скажете, что Марьяна Сергеевна - следователь.

- Брось. К чему детали? - величественно махнул рукой Крапивников.

- Это из "Воскресенья". Я знаю, - сказал Борис.

- Опасный чеовек, - засмеялась женщина. - Тойко, пожауйста, нас не г'азобачайте.

- Пустяки, - актерски размахивал руками Крапивников. - Алеша наш друг и товарищ. Наш, а не какого-то прокурора. И ты, Ига, не ревнуй. Ему, Борис Кузьмич, понравился ваш опус. Правда, Ига?

- Я уже сказал. Во всяком случае больше, чем писанина доцента.

- А вы напечатайте.

- Где? - засмеялся Крапивников. - Где? Укажи мне такую обитель?! Не надейтесь, Борис Кузьмич. Вам на роду написано не печататься.

- Вы меня утешили.

- Это действительно так, - кивнул Бороздыка. - Вам, лейтенант, не светит. Вот вашему кузену...

- Не ревнуй. Я просил... - повторил Крапивников.

- Это что... про Ингу? - спросил чернявый.

- А ты о ком думай? О ней, об очаг'овательной Инге. У Юи - амуы, у Иги - веиги, - продекламировала женщина.

Все засмеялись.

- Вы правы, - сказал Крапивников, - но только насчет вериг. Ига женится.

- На Инге? Вот счастливчик! - вздохнул чернявый, но Крапивников тут же внес ясность:

- С Ингой Антоновной я еще сам, грешник, не развелся. А Ига женится на очаровательном существе, представительнице братского татарского народа Зареме Хабибулиной.

- Моодец! - воскликнула гостья.

- Татарское иго в миниатюре, - буркнул ее скептический муж.

- Поосторожней, - вспыхнул Бороздыка.

- Пайдон, пайдон, как сказала бы моя жена, - засмеялся чернявый. - А Инга, выходит, свободна. Или товарищ прокурора...?

- Вы, как об обмене жилплощади, - не выдержал Курчев, но все-таки постарался придать голосу максимум безразличия.

- О, кругом сплошные высокие чувства! - воскликнул чернявый. Лейтенант тоже соискатель.

- Кони вороные, нам не ко двору, - отмахнулся Борис.

- Г'ысаки, Г'ысаковы, - попробовала скаламбурить гостья.

- Бросьте вы. В конце концов она моя жена, - сказал Крапивников.

- Привет от Александра Блока, - сказал чернявый. - Тебе, Юрка, гарем, а евнухом и для учета - Игу.

- Заткнись или выйдем в коридор, - сказал Бороздыка.

- Пожаейте его, Игочка, - всплеснула руками гостья.

Курчеву стало жалко Бороздыку, такого тощего, хилого и взъерошенного.

- Однако доцента нету, - миротворчески вмешался Крапивников. Откупоривай вторую, Серж. Вы, лейтенант, не против не ждать кузена? Он обязательно принесет. Явится с мадам. Они разводиться собираются.

- Шутка? - не понял Борис.

- К сожалению, нет.

- Давай мы тоже г'азведемся, - сказала гостья.

- Если хочешь, - ответил муж, и Курчев понял, что у них тоже не все ладится.

- У вас тут, как в нарсуде, - сказал, чувствуя, что в своем легком подпитии переходит границы, отведенные человеку, впервые попавшему в незнакомую компанию.

- Да, - подхватил хозяин, - Суд не суд, но что-то вроде церкви. Остается в попы постричься.

- А что? - сказал чернявый. - Она падает на колени, а Юрка гладит ее и приговаривает: "Крепись, дочь моя".

- Перестань, - крикнул Бороздыка. - Не тебе надругиваться...

- Над святыней? Знаю. Достоевский на Тверском бульваре.

- Да, Достоевский.

- Успокойся, - перебил Крапивников.

- А почему? Пг'одойжайте, - сказала женщина. - Пг'одойжайте. Скажите, почему Сейжу нейзя г'угать Татьяну Айну?

- Бросьте, - скривился Крапивников.

- Потому что Пушкин - наша гордость и единственное наше спасение, сказал Игорь Александрович.

- Я думал - Булгарин, - не выдержал Крапивников.

Курчев не понял, супруги, по-видимому, тоже.

- Сейж тоже г'усский, - сказала женщина.

- Только по матери, - уточнил чернявый. - Это, кажется, для них недостаточно.

- Для кого - "них"? - спросил Курчев, но ему не ответили.

- С тобой откровенничать нельзя, Юрка. Больше ничего не скажу, покраснел Бороздыка, обижаясь за Булгарина, о котором он написал лишь одну фразу.

- Да, Пушкин наше спасение, - обернулся к супругам.

- От инородцев? - спросил Серж. Теперь в его голосе не слышалось шутки.

- Не только. От развала, от гнилья. От всего.

- И от Запада? - спросил Крапивников, который тоже стал серьезным.

- Да! Да! От Запада и от Востока.

- А как же "друг степей калмык"? - спросил Курчев, раздосадованный, что ему не ответили на прежний вопрос.

- С калмыками все ясно, - отмахнулся Серж.

- С калмыками был интересный эпизод. Кстати, это и к Пушкину относится, - сказал Крапивников. - Когда было полтораста? В сорок девятом? Мне рассказывали, 6 июня никто из высланных в места отдаленные на работу не вышел, а весь калмыцкий народ, как один человек, потянулся в район, Бог знает за сколько километров, где было радио. Прямо всем выводком шли, как цыгане. Только что - на своих двоих. Знали, что юбилей и что без "Памятника" не обойдется. И вот, читает Ермилов по бумаге, а вся нация замерла: скажет или нет? На финне оборвал.

- Калмыки воевали против, - сказал Бороздыка.

- А ты - за... - усмехнулся чернявый. - Да и не все против. Многих сразу после войны, в самом Берлине в "Столыпины" запихивали. Так с орденами и ехали.

- Ну, а татары все. Сплошь, - не хотел отступать Бороздыка.

- Про татар не знаю. По татарам не специалист.

- Она не крымская.

- Приятно слышать, - чернявый опрокинул последнюю порцию коньяка. Пойдем, Танька. Больше уже ничего не будет. И доцент ничего не принесет, поскольку не явится. Ох, уж эти мне гости!

- А что? Ничего пьеска! - подхватил Крапивников. - Читали, Борис Кузьмич?

- Нет, - не понял Курчев.

- Гости, - хмыкнул Бороздыка. - Лучше бы уж назвал месячные или еще точнее.

- С кем не бывает, - усмехнулся Крапивников. - Но репризы там прелесть. Как это:

Расстройство в доме Кирпичевых,

Ах, что же в доме Кирпичевых?

Ах, Кирпичевы ждут гостей.

- И вовсе не так. Вы, Юочка, учше бы пг'очьи стихи Эхнатона. А эти вы запомнить не в состоянии.

- Бог мой, чего тут запоминать?! Он же стащил из "Трех сестер". Старшая, Маша, без конца твердит:

"У лукоморья дуб зеленый..." - сказал Бороздыка.

- Нет, нет, не говорите, - запротестовал Крапивников. - Все-таки зерно он протащил. Начальник не может быть хорошим человеком. Власть портит людей. Это зерно он протащил.

- Ну, зерно ему склюнут, - сказал Бороздыка. - А названием выдал себя. Языка ведь не знает. Гости!...

И тут как раз ввалились Сеничкины.

- Салют!

- Привет!