Карнавал Безумия. Хроники саморазрушения в стиле панк - Миша Бастер

свидетелей мы превратились бы в обвиняемых. Но кончилось всё хорошо: родители наняли орлу хорошего адвоката. В итоге орлу дали два года условно…

Но вернемся к вопросу о «пионерах московского панка». В наших кругах «первым московским панком» считались такие группы, как «Футбол», «Зебры» и «ДК».

М. Б.: Странно, потому что эти группы не были оформлены должным образом по стилю. Для нас, волны перестроечных панков, в плане предтечи в Москве могли быть «Хаос Валет» («Тупые») и максимум «Кабинет» Егора Никонова, который очень любил ска. Но точно не «Футбол».

С. Г.: Эту идею продвигал, в первую очередь, Илья Смирнов. В его парадигме для «панка в СССР» было важно содержание, а типа не заимствованная с Запада форма. Поэтому и музыкальный стиль как таковой, и наличие/отсутствие ирокеза роли не играли. Главное, чтобы это была некая «музыка протеста», «социальная критика советского образа жизни». По сегодняшним меркам, конечно, трудно понять, почему, скажем, тот же «Футбол» Сергея Рыженко – это какая-то «музыка протеста», но тогда всё воспринималось совершенно иначе. К панку относили и «ДК», хотя они в реальности по стилю были ближе к Can. Вес и влияние в панк-кругах «ДК» имели и по подаче, и в связи с тем, что были весьма глубокомысленным вариантом социального стёба. К тому же Жариков активно контактировал со вроде бы отторгавшем его Ленинградом, с местным креативным андеграундом. Олег Котельников из арт-группы Тимура Новикова «Новые художники» оформил ему «Прекрасный новый мир», а певица Терри (Людмила Колот) записалась в Москве с «ДК» на другом магнитоальбоме – «Чашка чая». Та же Терри впоследствии переехала в США и уже как джазовая гитаристка входила в состав Оркестра Гленна Миллера. Мало того, она даже записала первую в истории человечества панк-симфонию. А тогда, в середине 1980-х, поучаствовала ещё и в сплит-альбоме «Автоматических удовлетворителей» – «Терри, Черри, Свин», название которого отражало участие в записи Свиньи и Вишни. Тот же Вишня благодаря своим коллабам с «АУ» и «ДК» оказался приписан к панку.

Питерский рок-самиздат «Рокси» кризисного периода верхоглядски обзывал «ДК» «фекальным роком»: типа сидит, мол, урла и про говно поёт. Это вызывало приступы гомерического хохота даже у самых сдержанных московских панк-эстетов.

М. Б.: Но разница и грань была там такая же, как между new wave, «панком», «постпанком» и «синтипопом». В первую очередь, по возрасту и среде формирования. Например, участники «Звуков Му» панками себя не считали и не собирались считать, но идентифицировали свой стиль как «русская народная галлюцинация».

С. Г.: Петр Мамонов – возможно самое яркое воплощение сверхзадачи в рок-языке; он сочетал в себе таланты советского-антисоветского мима/актера, певца, поэта и музыканта. Эта броская фигура, будучи скорее «русским Капитаном Бифхартом», тем не менее, косвенно содействовала романтизации идеи концептуального панка. Тоже не в последнюю очередь за счет подачи, конечно.

Если брать группу «Автоматические удовлетворители» и её лидера Андрея «Свинью» Панова, то хотя их все и считают «пионерами русского панка», радетели чистоты идеи панка как музыкального стиля и здесь найдут его не так много. Разница с панком в метрополиях тут была, конечно, не только в музыке. Как мы писали в «Контре», «…в отличие от Роттена, чей протест был направлен против сытых рок- и просто буржуа тогдашней лейбористской Англии, Свинья выступил против мешковатой инертности брежневской России».

М. Б.: Закономерно, что в Ленинградский рок-клуб «Автоматические удовлетворители» со Свиньей не входили очень долго.

С. Г.: Конечно, как давно уже доказано, инфернальная природа Ленинградского рок-клуба – как и позднее Московской рок-лаборатории – была неразрывно связана со спецслужбами. Для нас это уже тогда был секрет Полишинеля. На наш взгляд, и перестройка-то происходила по инициативе части спецслужб, которым захотелось определённым образом перестроить структуру, кое-что перераспределить, нажиться и продлить жизнь системы.

М. Б.: Кто кого пытался при этом обмануть?

С. Г.: Как минимум, две мировые разведки пытались обмануть одна другую и создать новую систему. Можно предположить, что всё-таки западная разведка нашу обманула. Но можно слишком далеко уйти в таких предположениях… Что же касается нашей темы панка, то несмотря на то, что рок-клуб в Ленинграде открылся раньше всех в СССР, все равно за его пределами долгое время оставались и Свинья с «АУ», и «Народное Ополчение» Алекса Оголтелого, не говоря уж про смежный с ним «Отдел самоискоренения» Феди Бегемота. Что закономерно: в наших кругах, например, считалось, что президент рок-клуба Коля Михайлов был двойным агентом. Скорее всего, практически у всех кураторов советских рок-клубов всё было поставлено примерно так же. Все творческие рок-силы были структурами спецслужб грамотно охвачены, а другой возможности как бы то ни было существовать в официальном пространстве у них и не было.

Московская рок-лаборатория была создана по принципу Ленинградского рок-клуба, через формально профсоюзную организацию «Межсоюзный дом самодеятельного творчества» (МДСТ). В Москве МДСТ располагался на Большой Бронной – в здании, где сейчас находится синагога. Там работал Юрий Резниченко, на тот момент – директор молодёжного центра Московского горкома комсомола. Про него все, кто что-то понимал, уверенно говорили, что он тесно связан с КГБ. Он связался с МДСТ и сказал: «Ребята, давайте-ка будем создавать организацию наподобие Ленинградского рок-клуба!» Но в более тоталитарной Москве это с самого начала предполагалось создавать с другим названием – не допуская слишком либеральное слово «клуб» – и без выборных должностей, как это было в Питере, где рок-клуб хотя бы поначалу, до Коли Михайлова, возглавлял настоящий хиппи Гена Зайцев.

Для подпольных музыкальных журналистов рок-лаборатория выглядела как «гебистский гнойник», который стремился монополизировать всю концертную деятельность в Москве, поставить её «под колпак» и вырвать рок-группы из рук независимых менеджеров. Главным образом из-за этих расхождений во взглядах между рок-самиздатом и рок-лабораторией и началась война, которая длилась до самого конца перестройки. На страницах журнала «Урлайт» лабораторию называли «рок-блеваторией», в средствах борьбы с ней не стеснялись. Поначалу рок-лаборатория действительно пыталась «кастрировать» музыкантов. Например, «Бригада С» в ее рамках стала называться просто «Бригада», потому что в букве С кто-то увидел аллюзию на СС. Вместе с тем, рок-лаборатория была для групп во многом удобна. Устраиваемые вне её концерты «винтились», и не идти в рок-лабораторию становилось для музыкантов опасно. Скажем, Мамонов тогда был уже взрослый человек. Никаких «винтов» он не хотел – и был рад заниматься концертами в спокойных условиях, как и большинство других групп. Вот, скажем, группу «Крематорий» в роклаб поначалу не тянуло, но после «винта» нелегального концерта в подвале дома Булгакова в 1986 году – и проведения угрожающе-воспитательных бесед в отделении милиции –