Элизабет Хереш - Александра

После этого разговора царь решает отречься еще и от имени своего сына в пользу брата Михаила, и 2/15 марта в своем салоне-вагоне в присутствии к тому времени прибывших из Петрограда депутатов Думы подписывает соответствующий документ.

На следующий день от вернувшихся членов Временного правительства в столицу просачиваются слухи об отречении царя. Александра отказывается верить. От Николая никаких известий.

Царица посылает за великим князем Павлом Александровичем. Тот приносит газету с напечатанным манифестом об отречении. «Нет, я в это не верю, это газетная утка!», восклицает она и отказывается читать текст. В тот день, 3/16 марта, она пишет Николаю:

«Любимый! Душа кровью обливается — я сойду с ума, ничего не слыша от Тебя, только страшные слухи (…) Бог вознаградит Тебя за Твои страдания (…) Я и впредь буду твердо верить в светлое будущее (…)

Только что приходил Павел и все мне рассказал. Я полностью понимаю Твой поступок, мой герой. Ты не можешь подписать противоположное тому, о чем Ты поклялся при коронации (…) Все же так ты спас трон для Бэби…»

В своем дневнике Александра лаконично отмечает:

«Узнала, что Ники отрекся и за Бэби… Как раз говорила по телефону со Ставкой, когда он пришел…»

В тот же день Александра получает письмо от княгини Ольги Палей, жены великого князя Павла Александровича (дяди Николая). В свое время из-за неравного брака, в который вступила как разведенная женщина, она вызвала неудовольствие Александры; царь сначала пожаловал ей титул графини Гогенфельзен, затем в 1916 г., из уважения к ее детям и вопреки протестам Александры, — титул графини Палей. Но перед лицом последних событий старая вражда отодвигается на задний план. В своем послании графиня цитирует нескольких великих князей, призывающих Александру убедить царя быть стойким, и далее:

«…мысль о низвержении государя и регентстве великого князя Михаила Александровича глубоко меня потрясает. При конституционной форме правления и надлежащем снабжении армии государь обязательно приведет войска к победе. Я бы сама к Вам приехала, но моя карета реквизирована, а дойти пешком у меня не хватит сил. Да смилуется наш Господь и спасет нашего дорогого царя и нашу отчизну…»

Прилагается копия письма великого князя Кирилла Владимировича к еще исполняющему свои обязанности председателю Государственной Думы Родзянко, в котором он просит того сделать все возможное для спасения монархии, пусть и в конституционной форме.

Коллективное письмо заканчивается словами: «Мы на Вашей стороне и готовы отдать за Вас все до последней капли крови!»

Однако для советов и изъяснений в лояльности уже слишком поздно.

Через день — совершенно неожиданно для Николая — отрекается и его брат, великий князь Михаил Александрович: вопреки уговорам Милюкова и Гучкова (с которыми Александра до сих пор так ожесточенно боролась и которые, однако, по-прежнему остаются лояльными поборниками конституционной монархии и тем самым защитниками короны) и под давлением Керенского, которому чужда сама мысль о дальнейшем существовании монархии. Теряющий, видимо, влияние Родзянко больше не находит в себе сил сопротивляться общей тенденции и не оказывает великому князю поддержки в тяжелый момент: судьба монархии и династии Романовых решена окончательно и бесповоротно.

Получив тревожную весть, из Киева в Могилев, в Ставку, спешат царица-мать и великий князь Александр Михайлович (Сандро). Решение царя озадачило обоих. Выслушав их упреки, Николай объясняет, почему не использовал армию: отречением он хотел избежать гражданской войны и, в расчете на дальнейшее продолжение войны, исключить армию из политики, более того, он убежден, что Временное правительство лучше справится с положением, чем он.

В то время как различные европейские правительства, включая британское, поздравляют новое правительство в «победе народа над деспотизмом», английский король Георг, кузен Николая и Александры, обеспокоено записывает в своем дневнике: «Плохие новости из России, практически вспыхнула революция; однако она направлена против правительства, а не царя. — Через два дня он вынужден добавить: — Я глубоко поражен…» — и телеграфирует в Царское Село: «События последней недели меня очень встревожили. Мысленно я с Тобой и навсегда останусь Твоим верным и преданным другом, каким был в прошлом».

Однако эта телеграмма так и не была доставлена, и Александра с Николаем никогда о ней не узнают.

На следующий день Александра впервые после прекращения железнодорожного сообщения и телефонной связи, получает звонок от Николая из Ставки. После отречения в Пскове он вернулся туда, чтобы попрощаться со своими генералами и призвать армию в прощальном приказе к «послушанию новому Временному правительству» и к «верной службе Отчизне». Александре он телеграфирует: «…отчаяние медленно уходит…»

Когда спустя день Александра заставляет себя прочесть манифест, она тихо произносит: «Больше я не царица…»

Несмотря на все, 4 марта она пишет в своем последнем письме в Ставку:

«Какое я испытала облегчение, когда услышала Твой голос… Только сегодня прочла манифест. Люди вне себя от отчаяния (…) Военные подымутся (…) Я чувствую, что еще засветит солнце — я вижу Тебя снова на троне (…) Здесь арестовывают без разбору, налево и направо (…) Как Тебя унизили! Я не узнаю, кто это был, пока Ты сам мне не скажешь. У меня чувство, что армия восстанет!»

Проходит совсем немного времени, и уполномоченный нового Временного правительства объявляет царице, что они должны считать себя находящимися под арестом. Между тем царь из Ставки телеграфирует в Думу свои требования: обеспечить ему и его семье свободный проезд в Крым. Однако, угрожая контролем над уличной толпой, верх в ней берет революционное крыло, использовавшее события последнего времени и политику демократизации для усиления своей власти. Под его нажимом царя, хотя и отрекшегося, объявляют арестованным в Ставке — точно так же как и его семью в Царском Селе.

Вместе с царицей и детьми домашнему аресту подвергнуты также весь штат прислуги и придворные. Если хотите, можете уходить, так как вы свободны, объявляет комендант. Только немногие находят в себе мужество разделить неопределенную судьбу царицы. И начинается такое массовое бегство, что комендант презрительно цедит сквозь зубы: «Лакеи…»