Братья Нобели - Федор Юрьевич Константинов

что в наши дни называют хронической усталостью и «выгоранием» и даже подумывал о самоубийстве. «Его состояние духа в последнее время было совсем невозможным – он мучил себя и других самыми недостойными подозрениями и был невыносим своими преднамеренными оскорблениями», – жаловался Людвиг Альфреду.

Известно, что Роберт какое-то время провел в уединении в санатории Карлсбада, откуда совершил визит в Вену, совпавший с преждевременной смертью и похоронами Карла Улльнера. Далее, словно перелетная птица, он устремится на Лазурный Берег в Ницце. Но почему-то, меняя отели и города как перчатки, он не спешил в Стокгольм к жене и четверым взрослеющим детям[66]. Хотя, следует отдать ему должное, Роберт заботился о родных по части семейного бюджета. Сохранилось письмо на имя Паулины, отправленное им как раз из Вены, в котором он сообщает, как «в своих долгих путешествиях по зарубежным странам» продолжает «таскать с собою важные бумаги, пропажа которых в случае моей кончины может сказаться весьма отрицательно на интересах моей семьи». Это послание известит Паулину о денежных делах супруга, проинформирует о квитанции, выписанной в Баку конторой «Бранобель» и подтверждающей получение завещания Роберта. «Одиссей», бороздящий просторы морей и земель Европы, порекомендует Паулине-Пенелопе, чтобы она при необходимости обращалась за деньгами не к нему, а на юридический адрес (канал Грибоедова, 9) филиала «Бранобеля» в Петербурге.

В Ницце зимой 1881 года Роберта, страдавшего «кавказской лихорадкой» и сильными головными болями по причине застоя крови в мозгу, навестил Альфред, чтобы удостовериться, что тот не сходит с ума, а просто решил «сойти с дистанции». Всю весну Роберт провел на Лазурном Берегу и, не почувствовав себя лучше, в сентябре повторно обосновался в Вене, откуда слезливо писал поубавившему свой гнев на него Людвигу (сентябрь 1881 года): «Мне советуют провести зиму на Ривьере или в Египте, что вполне совпадает с моим собственным мнением. Длительное пребывание в Баку сделало северные зимы для меня непереносимыми, но, несмотря на это, я бы хотел сначала посетить Стокгольм; это моя обязанность по отношению к жене и детям, будь это даже во вред здоровью».

Наконец, к Рождеству 1881 года он приехал в Стокгольм, где по причине кровохарканья, больной селезенки и слабого желудка питался не мясом, рыбой и икрой, в изобилии заготовленной Паулиной к его возвращению и перерыву скитальческой жизни, а «исключительно овощами, что для холодного климата является слишком постной диетой». Видимо, Роберт на пронизывающей от холода родине разболелся не на шутку, раз на случай внезапной смерти задумался в спешном порядке прикупить недвижимость, на доходы с аренды которой могла бы существовать его большая семья.

Но капитала, которым он на тот момент обладал, ни на какое приличное жилье в шведской столице не хватило бы. Роберт обратился к Людвигу с просьбой продать десять своих паев в товариществе, аргументируя это тем, что «с одной стороны, очень больно отказываться от этих превосходных ценных бумаг, с другой – мой больной характер требует определенного покоя, чего вряд ли возможно достигнуть иным образом».

В следующие сезоны 1882 и 1883 годов Роберт снова колесил по курортам Южного Тироля, Карлсбада, Мерано, воздвигая глухую стену между собой и близкими, чтобы снова бороться с ипохондрией и недугами, больше надуманными, чем реальными. Имения он к тому времени еще так и не приобрел, и Паулина с детьми продолжала тесниться в арендованной квартире в Стокгольме. Дело сдвинулось с места лишь в конце зимы 1884 года, когда Роберт выписал из Петербурга очередное большое количество паев «Бранобеля» и крупную сумму наличных, а также попросил бакинскую контору отправить хранимое у них завещание в Стокгольм.

Обнаружив в прессе в феврале 1884 года объявление о продаже «большого имения с прекрасным местоположением»[67] вблизи от железнодорожной станции и пароходной пристани площадью в тысячу гектаров пахотных и пшеничных земель по цене в 350 тысяч шведских крон он наконец принял решение о покупке. К концу весны 1884 года Роберт и Паулина уже справили новоселье, пригласив в гости практически все семейство Людвига из Петербурга, за исключением, пожалуй, только Эммануила. Из письма на имя Альфреда Тернквиста в Баку видно, как меланхолическое состояние хозяина имения волшебным образом отступило и день новоселья в Йето «был настолько приятным, что, наверно, сохранится у каждого в уголке памяти. Однако больше всего этому способствовали природная красота и отличная погода, из-за чего у всех было умиротворенное и веселое настроение».

С того этапа, по сути заката жизни Роберта, началась его «сельская идиллия» в Йето, где первые пять лет после покупки они с супругой проводили только короткие летние месяцы, а с 1889 года переселились туда навсегда. Роберт вкладывал немало сил и средств в постоянное улучшение бытовых условий огромного имения. Сохранились чертежи и схематичные планы, свидетельствующие, как он собственноручно продумывал систему огородных теплиц, кирпичную кладку печи в гостиной и многое другое.

К моменту переезда в Йето Роберт попрощался с Россией навсегда, и лишь однажды проездом ему довелось туда вернуться – летом 1888 года, когда он прибыл в Баку на пару дней для проведения встреч с акционерами. Но после этого до самой своей смерти деятельность «Бранобеля», к созданию которой он имел прямое отношение, его не занимала. Роберту достаточно было наблюдать за успехами партнеров со стороны, оставаясь в доле и сохраняя за собой положенные по договору активы и ценные бумаги.

* * *

Пока Роберта «штормило» и на эмоциональных качелях бросало из стороны в сторону, из страны в страну; пока он окончательно не нагулялся по свету и не переселился в Йето, всю первую половину восьмидесятых годов Людвиг бился за место под солнцем. Но, в отличие от Роберта, бился не только для себя, а для удержания предприятий на плаву, для увеличения их капитализации, от доходов с которой, между прочим, зависело больше двух тысяч семей их сотрудников.

Зимой 1882 года место управляющего бакинским отделом «Бранобеля» занял старинный друг Людвига Густав Тернудд. Густав был приглашен с Выборгского механического завода, где занимал должность технического директора; 15 лет он прослужил на Выборгском машиностроительном заводе, изготовляя паровые суда и оборудование для многочисленных лесопилок. Уже после первых месяцев, проведенных на Кавказе, Тернудд скажет: «Между прочим, мои будущие перспективы сотрудничества с Людвигом Нобелем столь обещающи и грандиозны, что, похоже, никогда мне не придется пожалеть о том дне, когда я покинул Выборгский завод. <…> Говорим ли мы о деньгах – это миллионы, говорим ли мы о фабриках – это миллионы! Производственная мощь существующих заводов будет удвоена, и будут построены новые заводы для новых, еще не произведенных продуктов!»

К воспоминаниям Тернудда мы еще обратимся при описании строительства поселка «Вилла Петролеа», которое осуществлялось на глазах Густава с лета 1882 года. В «Бранобеле» он проработает до 1888 года, после чего по сугубо личным и семейным обстоятельствам[68] вынужден будет вернуться в Финляндию. К моменту его вступления в должность управляющего в