Император Наполеон - Николай Алексеевич Троицкий

он воскликнул (в присутствии Барклая де Толли): «Ну как можно отступать с такими молодцами!»[923] На следующий день был отдан его приказ… продолжать отступление. Правда, он сразу же успокоил войско, объяснив, что теперь отступление будет недолгим и недальним — в поисках лучшей позиции для сражения и «для ещё удобнейшего укомплектования» за счёт резервных войск и ополченцев[924].

Обрадовался назначению Кутузова и Наполеон, который, кстати, был высокого мнения о своём новом противнике, «расхваливал его ум»: «Кутузов, — говорил Наполеон Коленкуру, — не мог приехать для того, чтобы продолжить отступление; он, наверное, даст нам бой, проиграет его и сдаст Москву»[925].

Кутузов со своей стороны уважительно оценивал полководческий гений Наполеона (мощь которого он испытал на себе при Аустерлице). Вот характерный факт из воспоминаний А.И. Михайловского-Данилевского: «Увлечённый молодостью лет, употребил я несколько укорительных выражений против Наполеона. Кутузов остановил меня, сказав: «Молодой человек, кто дал тебе право издеваться над одним из величайших полководцев? Уничтожь неуместную брань»»[926].

Надежды Наполеона, что Кутузов даст ему бой, оправдались. Михаил Илларионович действительно ехал в армию с твёрдым намерением, о котором он уведомил Александра I: «скорее лечь костьми, чем допустить неприятеля к Москве»[927]. В день прибытия к армии, 17 августа, он написал московскому генерал-губернатору Ф.В. Ростопчину: «По моему мнению, с потерею Москвы соединена потеря России»[928].

Позицию для генерального сражения Кутузов избрал возле большого селения Бородино в 110 км перед Москвой. На подходе к Бородину и с бородинского поля битвы он так определил свою задачу в письмах к царю, Н.И. Салтыкову, П.В. Чичагову и начальнику Московского ополчения И.И. Моркову: «спасение Москвы»[929].

Русские воины сознавали, что вопрос стоит именно так, и готовились стоять насмерть. В ночь перед битвой вся армия облачилась в чистое бельё и дала обет жертвенности на молебне перед иконой покровительницы России — Смоленской божьей матери, которую пронесли по всему лагерю и за которой шёл со слезами на глазах сам Кутузов впереди всего русского штаба. «Это живо напоминало приуготовление к битве Куликовской», — вспоминал очевидец, будущий декабрист Фёдор Глинка[930].

Кутузов дальновидно учитывал возможности и успеха, и неудачи в сражении. «При счастливом отпоре неприятельских сил, — гласит его диспозиция перед битвой, — дам собственные повеления на преследование его <…>. На случай неудачного дела несколько дорог открыто, которые сообщены будут гг. главнокомандующим (Барклаю де Толли и Багратиону. — Н.Т.) и по коим армии должны будут отступать»[931].

Наполеон, жаждавший генерального боя с первых дней войны, о возможной неудаче не думал. Предвкушая победу, он воскликнул в рассветный час перед битвой: «Вот солнце Аустерлица!» Его цель заключалась в том, чтобы взять Москву и там, в древней столице России, продиктовать Александру I победоносный мир. Для этого нужно (и достаточно), по мысли Наполеона, выиграть Бородинскую битву. План императора был прост: смять левое (по данным его рекогносцировки, менее сильное) крыло русских, прорвать их центр, отбросить их в «мешок» при слиянии р. Колочи с Москвой-рекой и разгромить[932]. В приказе по войскам перед битвой Наполеон сулил им в случае победы «изобилие, хорошие зимние квартиры, скорое возвращение на родину» и распалял их воинское тщеславие: «Пусть самое отдалённое потомство с гордостью вспомнит о вашей доблести в этот день! Пусть о каждом из вас скажут: «Он был в великой битве под стенами Москвы!»»[933]. Солдаты Великой армии, обрадованные возможностью сразиться наконец с врагом, который так долго уклонялся от боя, до полуночи веселились и пели[934]. Едва ли кто-то из них сомневался в победе.

С 2 часов ночи и до рассвета Наполеон скрытно перевёл большую часть своих войск на правый берег Колочи вплотную к позиции русского левого фланга. Этот манёвр, засвидетельствованный не только французскими, но и русскими дореволюционными источниками, а также К. Клаузевицем[935], почему-то замалчивается в трудах советских и даже постсоветских (Ю.Н. Гуляев, В.Т. Согляев, А.В. Шишов) историков. Между тем он существенно повлиял на ход сражения: Наполеон смог атаковать русское левое крыло в упор, а Багратион, войска которого держали здесь оборону, отбиваясь от французских атак, не успевал получать подкрепления.

Бородинская битва 26 августа 1812 г. — единственный в истории войн пример генерального сражения, исход которого и та и другая сторона сразу же объявили и доныне празднуют как свою победу, имея на то основания. Поэтому многие её моменты, начиная с соотношения сил и кончая потерями, остаются спорными. Новый анализ старых данных[936] показывает, что Наполеон имел при Бородине около 132 тыс. человек и 587 орудий, Кутузов — 154.8 тыс. человек и 640 орудий. Правда, регулярных войск у Кутузова было лишь 115.3 тыс. человек плюс 11 тыс. казаков и 28.5 тыс. ополченцев; но зато у Наполеона вся гвардия (18.9 тыс. лучших, отборных солдат[937]) простояла весь день битвы в резерве, тогда как русские резервы были израсходованы полностью. Здесь важно подчеркнуть, что к моменту Бородинской битвы соотношение сил в ходе войны 1812 г. уже изменилось в пользу России.

Ход сражения складывался удачно для Наполеона. Располагая меньшими силами, он умело создавал на всех пунктах атаки (Шевардинский редут, с. Бородино, Курганная высота с батареей Раевского, Багратионовы флеши, д. Семёновская и Утица) численное превосходство, заставляя россиян отражать атаки вдвое, а то и втрое превосходящих сил. Первым делом французы «с невероятною быстротою» (по признанию Кутузова)[938] атаковали правый фланг русской позиции, ворвались в с. Бородино и овладели им. Одновременно три лучших маршала Наполеона — Даву, Ней, Мюрат — обрушили громаду своих сил на Багратионовы флеши у д. Семёновской слева. Здесь, говоря словами Кутузова, разгорелся «наикровопролитнейший бой»[939]: то французы врывались на флеши, выбивая оттуда русских, то русские шли на ура в контратаку и выбивали из флешей французов. Кстати, французы в ответ на русское «Ура!», которое слышалось как «Au rat!») («На крысу!»), кричали: «Au chat!» («На кошку!»)[940].

Историки до сих пор не могут согласно определить, сколько раз в тот день флеши переходили из рук в руки. Традиционное мнение таково, что французы окончательно взяли их в результате 8-й атаки примерно к 12 часам, когда и был смертельно ранен Багратион. В 1992 г. А.А. Васильев и Л.Л. Ивченко попытались опровергнуть традицию. Опираясь главным образом на дневник начальника штаба 2-й армии графа Э.Ф. Сен-При[941], раненного в одно время с Багратионом, они пришли к небезосновательному (хоть и