Дмитрий Балашов. На плахе - Николай Михайлович Коняев

породы. То есть, ты идешь по штреку или работаешь в забое – и вдруг из стены со страшной силой вылетает (выстреливает) камень. Слепой бездумный выстрел природы в никуда, если только на пути этого камня не попадется твоя голова. Это результат страшного давления горных пород, давления, которое ищет выхода и производит внезапный слепой выброс… Стреляние породы.

В человеческой жизни подобное стреляние производят, как правило, вовсе беспородные особи-исполнители. Не забудем только, что за всяким умелым стрелятелем стоит заказчик со своим молчаливым прицелом… Но причины схожи: давление. В глубине горы это давление камня, в жизненной глубине это давление обстоятельств и общей и личностной безысходности. И чьей-то чересчур глубокой, с дальним заглядом, заинтересованности. И вот теперь мы свидетели, как на пути летящего осколка оказался висок замечательного писателя…

Какой это странный жанр – ночные раздумья о старом друге, сороковины которого еще не наступили… Сейчас передо мной стоит фотография Дмитрия, последняя, снятая накануне его июньского отъезда из Петрозаводска, глаза у него грустные, и в лице какое-то печальное ожидание. Словно – предчувствие близкой беды.

В нем была какая-то окончательная печальная усталость. Его попросил об интервью сотрудник литературной редакции карельского радио. Разговор состоялся и продолжался около четырех часов. Балашов выглядел утомленным, хотя ни разу не терял нить беседы. Ведущий предложил прерваться, закончить интервью, но Дмитрий Михайлович ответил: «Ничего-ничего, спрашивайте, когда теперь удастся встретиться, да и удастся ли…»

И еще: а что, если умный человек, который долго и заинтересованно всматривался в наше общее прошлое, обретает способность слишком ясно видеть свое собственное будущее? Ведь был же в русской истории простой монах, который, с точностью необыкновенной, за несколько лет, предсказал дату смерти Екатерины Второй. И был за эту дерзость посажен в крепость. И был выпущен из крепости приказом наследника, пораженного правдивостью старого предсказания… И свою кончину этот же монах предсказал с удивительной прозорливостью. Было.

Дмитрий Балашов прожил очень насыщенную и очень непростую жизнь. Особенную! Он жил – одновременно! – в нескольких столетиях нашего прошлого и вместе с нами – в нашем настоящем, имея уникальную возможность сопоставлять тенденции и как бы сверять правильность, а точнее – органичность общего направления нашей жизни, ее соответствия интересам и обычаям народа. Он и сам старался понять, и нам всем стремился передать – «к чему и зачем были труды и подвиги ныне исчезнувших людей и какой смысл имело то, что содеял московский князь Иван Калита в исходе первой половины сурового и скорбного четырнадцатого столетия»… А затем и многие другие князья – в столетия, отведенные им величественной и молчаливой Судьбой… Я понимаю, какой это сложный и всесторонне спорный вопрос, но я уверен: Балашов, как Гражданин России и выдающийся русский исторический писатель, имел законную возможность и законное право судить об истинности курса нашей общероссийской жизни. Да, Балашов прожил во многом особенную и удивительную жизнь, очень напряженную и предельно творческую – во всех проявлениях. Мне кажется, жизнь его прошла по совершенно особенным часам… Смерть – удивительное промежуточное состояние серьезного таланта: минутная стрелка его личных часов замирает навсегда – это так. Стрелка часовая – продолжает движение, укрупняя события минувшей жизни. И есть еще стрелка вековая – она вздрагивает, готовая показать балашовское время в будущем столетии, ее механизм рассчитан надолго, – для всех, кто был и будет в грядущем взволнован произведениями талантливого художника слова, глубокого художника русской исторической мысли.

Великая и еще недостаточно оцененная нами заслуга Дмитрия Балашова в том и состоит, что он открыл нам глаза на нашу же историю не только как перечень князей – но как на историю народа, которую сам народ и творил. Он преподнес нам нашу историю – как необходимую составляющую нашей же собственной биографии. Биографии каждого читающего человека. Это редчайшее качество его исторической прозы, быть может, и самое драгоценное. Читая и переживая романы Дмитрия Балашова, всякий читатель, особенно читатель русский, найдет и себя в далеком прошлом нашей родины – пахарем или воином, ремесленником или князем, монахом или татем… Читая и переживая романы Балашова, мы заряжаемся удивительным историческим волнением, качеством, которое так необходимо нормальной патриотической душе, качеством, которого мы так долго были лишены по независящим от нас причинам. Читая и переживая романы Балашова, мы отчетливо понимаем: осмысленное движение страны в будущее совершенно немыслимо без нашего личного участия в каждом шаге. Мы понимаем, мы проникаемся пониманием, – нужно действовать, у нас есть – есть! историческое умение, у нас есть и пространство для действия, пока Вселенная снова не сожмется в кулак… И начинать нужно сегодня, немедленно. Сейчас! Сейчас!

…В июле 2000-го года мы потеряли очень большого, очень серьезного, очень русского исторического писателя Дмитрия Балашова.

До такой даже степени большого, что все остальные исторические лже-Дмитрии…

Валерий Ганичев[164]

Дмитрий Балашов и его время

Наша отечественная история знает события, сражения и даже периоды времени, которые поистине можно назвать переломными для судеб всего народа. Многие события и сражения проходили тогда, когда народ русский уже был воссоединен, един и могуч. И довольно редко говорим мы о затерявшемся в слабом мерцании веков периоде собирания нашего народа, периоде его исторического возрождения из пепла Батыевых пожарищ и жестоких, всеуничтожающих набегов ордынских захватчиков. Этому посвящен новый исторический роман Дмитрия Балашова «Бремя власти».

Думаю, что сегодня русский исторический роман, историческая повесть вновь на подъеме. Глубину эрудиции, страсть патриота, панорамность взгляда показал в своем романе-эссе «Память» Владимир Чивилихин. Детальное знание предкуликовской обстановки на Руси, ордынский кризис предстает в романе Василия Лебедева «Искупление». Героическая эпопея свержения ига запечатлена в романе Федора Шахмагонова «Ликуя и скорбя». О героизме русских воинов повесть С. Гагарина «Евпатий Коловрат». Продолжает плодотворно трудиться в исторической теме после выхода повести «Огнепальный» об Аввакуме Петрове Дмитрий Жуков. Широкую картину России XVI века создал в романе «Лета 7071» Валерий Полуйко – Иван Грозный и его окружение, быт старой Руси и боярская усадьба, военный лагерь и далекая деревенька, жестокость времени и народное празднество.

Не можем не назвать и Владимира Бахревского с его романтически-цветистым романом «Свадьбы» о казацком походе на Азов и разгроме пятитысячным отрядом храбрецов Осипа Петрова трехсоттысячного войска турков. О горьких плодах неиспользованной победы, о жизни России, Турции, Индии, Персии того времени эта книга. Она о любви и смерти, о знаменитом сидении казаков, которое запечатлено в русской литературе. О грозных викингах, крестьянах, поморах, смелых путешественниках, освоивших наш Север, исторические повести Е. Богданова «Ожерелье Иомалы»,