Александр Петрушевский - Генералиссимус князь Суворов

Такой недостаток подготовки к государственной деятельности самого обширного размера поддерживался природною изменчивостью характера Потемкина и, в свою очередь, питал эту невыдержанность. Потемкин был, во-первых, замечательно ленив. Состояние лени находило на него внезапно; он надевал халат, ложился на диван, становился молчалив, несообщителен, угрюм; дела оставались без движения, государственный интерес страдал непоправимо, сотни тысяч рублей гибли бесследно и бесцельно. Иногда присоединялась к лени тоска или гнетущее чувство человека, добравшегося до апогея высоты, имеющего все, что только может быть дано извне, которому нечего уже более желать, некуда подыматься выше. Эта внешняя пресыщенность в разладе с внутреннею неудовлетворенностью — проявлением живой, избранной души — делали подчас Потемкина человеком истинно-несчастным, достойным не насмешки, а сожаления. А потом вдруг, по-видимому без всякого повода, или вследствие самой ничтожной причины, наступала пора усиленной деятельности. Работа кипела, курьеры летали во все концы, подручные исполнители не знали покоя ни днем, ни ночью; сам Потемкин скакал с места на место в простой телеге, довольствуясь подчас крестьянскою или солдатскою пищей. Затем опять бездействие, или перемена деятельности, или погружение с головой в удовольствия, наслаждения и роскошь. От военного дела переход к политике и обратно; от лагеря ко двору; от неустанной работы к нескончаемой цепи обедов, балов, к безумно расточительным праздникам и затеям. Только что курьеры развозили приказания, касающиеся постройки городов, заселения степей, вооружения флота, сбережения здоровья солдат; вслед затем они скакали за дамскими нарядами, за гастрономическими тонкостями, за певицами и танцовщицами. Но и в забавах не было логического течения, а все прыжки и неожиданности. Среди тонкого обеда Потемкин иногда требовал черного солдатского хлеба, с жадностью накидывался на простую соленую рыбу, упивался квасом. Было то не афектацией, не напускною оригинальностью, а причудой пресыщения, капризом распущенной воли.

В нем все изумляло и поражало, особенно сплетение пороков с добродетелями. Добрых качеств в нем было много, но дурных чуть ли не больше; властолюбие без меры; деспотизм, доходивший до отрицания всякого права, кроме своего собственного; отталкивающий эгоизм. Но и эти и другие качества, Потемкина, частию присущие его натуре, частию привитые к ней его быстрым возвышением в среде общества, находившегося в переходном состоянии, не представляли однако же собою чего-нибудь твердого, стойкого. Отражаясь в его поступках, они беспрестанно видоизменялись, переходя иногда в свойства, совершенно противоположные: добро становилось злом, зло добром. Происходило нечто в роде переливов опала, которые ни предвидеть, ни выследить не было никакой возможности, а тем паче подвести под какой-нибудь закон.

Капризные свойства Потемкинской натуры выкупались его большими прирожденными дарованиями, но за то и парализовали их в значительной степени. Много сделал он на благо России, но в своем положении мог сделать гораздо больше. Давая одною рукою, он другою отбирал данное; производя работу одним инструментом, он портил ее другим. И хотя в такой обширной деятельности, какова была Потемкинская, современники менее всего могут быть беспристрастными судьями, но нельзя не заметить, что по отзыву нескольких выдающихся людей той эпохи, в том числе и Суворова, для лучшего успеха дела, «Потемкину следовало только проектировать, а исполнять другим».

В военном отношении Потемкин был тоже весьма крупным деятелем. Как предводитель, он представлялся посредственностью, даже ниже; но организаторскими талантами быть может превосходил Румянцева. Нисколько не уступал он Румянцеву также в науке военного хозяйства и отличался редкою, хотя не всегда практичною заботливостью о солдате. Укажем для примера на снаряжение и обучение войск.

По словам Потемкина «туалет солдатский должен быть таков, что встал, то и готов. Если бы можно был счесть, сколько выдано в полках за щегольство палок и сколько храбрых душ пошло от сего на тот свет! И простительно ли, что страж целости отечества удручен прихотями, происходящими от вертопрахов, а часто и от безрассудных» 3?

Обращая внимание начальников на существенное, указывая например на необходимость исправности оружия, а не красоты, Потемкин пояснял и подкреплял свои мысли толкованиями, дабы начальники относились к делу сознательно; казнил сарказмом всякое в этом деле педантство; осмеивал установившиеся ложные взгляды; прямо говорил, что у нас, «занимая себя дрянью, до сего времени не знают хорошо самых важных вещей». Переходя от слов к делу, он приказал однажды находившемуся при нем караулу остричь косы и букли и вымыть голову водою. Потом он отбросил долгополые мундиры с короткими штанами, заменил их платьем, гораздо более отвечающим требованиям военной службы и удобства, ввел летние полотняные кителя вместо красных камзолов и проч. За все это он принялся в начале 1784 года, и ему нетрудно было добиться у Императрицы утверждения проектированного, тем паче, что предложения его били в глаза своею разумностью. Прежнее обмундирование осталось только у офицеров и в гвардии. Все истинные военные люди, не исключая Суворова, одобряли реформу Потемкина. Перемены к лучшему оцениваются по достоинству особенно в тех случаях, когда, усвоив их, приходится опять переходить к прежнему. Так и Потемкинское нововведение показало свою настоящую цену спустя 12 лет, когда наступило новое царствование.

Не менее разумны были взгляды Потемкина на обучение войск. В основании их не лежало той глубокой мысли, на которой Суворов построил свое «суздальское учреждение»; по крайней мере это нигде ясно не высказывалось, но внешняя оболочка, формы обучения во многом сходились с Суворовским методом солдатского образования. Простота, немногосложность, отсутствие увлечения стройностью и всякими дешевыми, но дорого стоящими солдату эффектами; требование терпения при обучении, необходимость развивать и питать в солдате честолюбие, — все это как будто взято из Суворовской программы. Кроме того Потемкин обратил внимание на существовавшее в полках разнообразие обучения и ввел, в известной степени, в подчиненных ему войсках единство 3.

Заботы Потемкина о войсках усугубились, когда было решено путешествие Императрицы в южные области; с удвоенною живостью закипела работа и собственно в крае, который Государыня ехала обозревать. Войска обмундировывались наново и располагались по пути следования Екатерины; города, села, деревни приукрашивались; делалось все, чтобы представить Государыне новое её приобретение в привлекательном виде.