Екатерина Матвеева - История одной зечки и других з/к, з/к, а также некоторых вольняшек

Зрители, так ничего и не поняв, стали расходиться кто куда, одни по баракам, другие на вахту, в казармы. Надя тоже не поняла, что случилось с майором. Все разъяснилось на следующий день, когда пришла Валя.

— Барак полночи не спал, все думали-гадали, что с майором приключилось. Наконец решили, что живот у него схватило, — подгулял с «чином». Тот вовремя уехал, а этого, видно, приспичило… Но оказалось другое. Утром пришла дневальная из конторы и рассказала, что майор так орал на Мымру, бедняжке со страху плохо сделалось.

— Да за какие грехи? — спросила Надя.

— А девчата песню пели «Галичанку».

— Ну и чего?

— «Галичанка» — песня украинских самостийников.

— Ну и кто знает?

— А вот майор наш знает.

Дневальная слышала, как он разорялся на весь свой кабинет: «Я сам командовал отрядом по ликвидации бандеровских банд в Карпатах, и песни их знаю на своей шкуре!»

— Бедная Мымра, откуда ей было знать о таких вещах, — вздохнула Надя и стала собираться. Пора за хлебом.

— Идиот наш Корнеев, самодур! Сапог кирзовый, хоть и майор. Не знает, что «Галичанка» родилась давно, еще в первую мировую войну четырнадцатого года, ее пели сечевые стрельцы «усусусы», а теперь поет вся Закарпатская Украина и танцуют под нее гопак.

— Ну, ты сказала! Откуда ж нам знать про каких-то усусусов.

— Читайте больше и вы знать будете!

— Вот освобожусь и займусь своим образованием, — а сама подумала: «Сказать тебе, немчура, кое-что! Да обижать неохота».

Нину тоже таскали к майору, но она быстро и умно отбрыкалась, а что возьмешь с зечки-долгосрочницы?

— Больше бдительности надо проявлять в выборе программы, — сказал ей майор Корнеев, Черный Ужас.

— Я и так бдю, постараюсь еще больше бдеть.

После новогоднего концерта попала Мымра в немилость к начальству. Горохов написал на нее рапорт в Управление за потерю' бдительности и безответственность. Откуда было знать злополучной Мымре, что песня «Галичанки» была взята украинскими националистами из отряда «СС Галиция» на свое вооружение как походный марш.

— Если только кляузе будет дан ход, Мымре не сдобровать, — сказала Нина-аккордеонистка.

— А что ей могут сделать? — с тревогой спросила Надя.

— Снимут с работы, а с такой характеристикой ей трудно придется. На собраниях партийцы заклюют.

В Рождество опять разбушевалась вьюга, угрожая снести все вышки и крыши. За хлебом пришлось ехать в сопровождении двух солдат. Одной нипочем не управиться бы. Подъехали обратно, с хлебом, а около вахты жбан со спиртом стоит. Вахтер и комендантша зоны, здоровенная бабища Анька Баглючка, спирт выдают бригадам, которые за зону выходят в актированный день. Приказ самого товарища Кухтикова!

— Давай и нам с Ночкой, — пошутила Надя, — мы тоже за зоной работаем!

Пошутила, а Баглючка — всерьез:

— Неси банку или кружку, не в подол же наливать тебе!

Спирт выдают по сто граммов, а Баглючка налила Наде полную кружку, граммов триста, не меньше. Все же хлеборезка, расконвоированая, глядишь, и пригодится когда-нибудь.

— Ты чего ей так много! — завопил вахтер.

— Им на троих: две хлеборезки и лошадь!

— Я те дам на троих! Остальным не хватит, еще две бригады за зону в ночь выходят!

— Хватит, всем достанется, водички подольем, вреда меньше, — балагурила Баглючка.

— Водички! Ишь ты! — забрюзжал вахтер.

Но Баглючка дело туго знает. Спирт доверил ЧОС разливать ей, а у кого спирт, у того и сила. Поэтому вахтер быстро замолк. Он знал, ему тоже достанется, не обидит его.

Валя по совету Нади быстро обменяла часть спирта на сало и сахар, а малую толику все ж себе оставили. Вечером открыли, «бычки в томате» и сало из Дрогобыча тонюсенько порезали..

— Давай, Валь, тяпнем по маленькой, узнаем, за что люди черту душу продают.

— С удовольствием, да и праздник, помянем сегодня Рождество.

Развели наполовину водой, попробовали — гадость. Добавили еще воды.

— Фу, мерзость, — сказала Надя. — Я его туда, а он обратно, хуже касторки!

У Вали лучше получилось, разом махнула, только глазами похлопала.

— Ну и спирт — лихое зелье! — Надя попробовала встать и тут же снова завалилась на топчан, и совсем неожиданно, вроде и не она, а кто-то другой, сказала:

— Валька, а ты не темни, что немка, русская или полячка, а, может, украинка, вот кто ты!

— Еще выпейте, и не то покажется!

— Нет, правда, не темни! — опять повторила Надя, едва ворочая языком.

— Откуда вы взяли?

— Потому я думаю, что не может немка так наш язык выучить, я выражения-то у тебя самые что ни на есть наши, и повадки…

— Все! С пьянством у нас покончено навсегда, — засмеялась Валя и унесла остатки спирта в тамбур.

Целые сутки страдала Надя головной болью.

— Зарубите себе на носу, пить вам нельзя. Могут черти показаться. Да-да! Не смейтесь, — вполне серьезно предупредила Валя.

Пекарня очень подводила хлеборезок своей неаккуратностью. Но что было делать? Ругаться с пекарями — без толку, они были не виноваты, да и ссориться с ними Наде не хотелось. Все-таки пекари относились к ней по-товарищески, часто подбрасывали кое-что из хлебного.

Однажды, возвращаясь с пекарни с большим опозданием, огорченная Надя обдумывала, как бы поскорее разделаться с хлебом и отправить Валю в барак. Этой ночью дежурил Клондайк с ЧОСом и обещал зайти после обхода попозже. Валя, конечно, ей не помешала бы, но было одно обстоятельство, которое требовало величайшей секретности и полной тайны. На днях ее слезно просила одна зечка отправить за зону письмо в Киев. Зечку она знала мало и побоялась сама тащить через вахту, поэтому решила, полюбовавшись вдосталь на прекрасные Клондайковы глаза, попросить его взять письмо. Зная его самолюбие, она была уверена: не откажет ни за что на свете. Валя тоже в последние дни очень худо себя чувствовала, сказывалась пятилетняя отсидка, без посылок и пока без надежды на улучшение. Отправить ее в барак было вполне оправдано.

Не успел вахтер закрыть за лошадью ворота, как к ней быстрым шагом шла дневальная опера Горохова.

— Михайлова! К оперу тебя…

— Вот не вовремя! Скажи ему, хлеб разгружу и лошадь, в конюшню сведу, тогда…

— Скорей давай! Там следователь с города приехал, два часа тебя ждет!

Сердце у Нади так заколотилось, спине и затылку жарко стало.

— Что там?

— Не знаю! Не знаю! — уже издалека кричала дневальная. Она спешила скорее караулить кабинет Горохова, не зашел бы кто без вызова. А то и под дверью подслушивать станет!