Две Ольги Чеховы. Две судьбы. Книга 1. Ольга Леонардовна - Татьяна Васильевна Бронзова

хотелось общества. «…Погода у нас чудесная. Персики такие сочные, дыни сладкие, а ты, братец, не с нами. Так и не успеешь поесть вволю фруктов. Как там твоя болезная жена? Может, уже сможет сесть с тобой в поезд? Лето-то проходит… Были в Ялте Лика Мизинова с Саниным. Снимали дачу недалеко от нас. Теперь уже уехали… Приезжал Бунин. Тоже уехал… Это такое свинство, что я тут с матерью одна. Пришло письмо от Коншина. Видно, опять просит отсрочить свой долг за Мелихово. Переслать тебе его письмо в Москву или ты уже сам приедешь?..»

– Ну, что пишет Маша? – каждый раз спрашивала Ольга. – Зовет в Ялту?

– Зовет. Но ведь доктора ни за что не разрешат тебе ехать?

– Конечно, нет! Да я и сама еще боюсь. А разве тебе здесь плохо? Здесь и речка, и природа диво до чего хороша. Воздух теплый, сухой. Мы спокойно можем с тобой аж до конца сентября жить в Любимовке. Ты пиши свою пьесу, я буду выздоравливать…

Ольга нервничала. Ей уже и Вишневский говорил, что получил от Маши письмо, в котором и она, и Евгения Яковлевна не могут понять, что Антон делает на даче в Подмосковье, в то время как они ждут его в Ялте. Странные какие-то! Как это что он здесь делает? Он здесь с ней! Со своей женой! Что они себе там вообразили? Что он все время должен принадлежать только им, что ли? Ведь даже в Евангелии говорится: «Прилепись к жене своей!..»

– Мне надо ненадолго съездить в Ялту, – вдруг заявил муж в первой половине августа. – Надо разобраться с долгом Коншина за Мелихово, еще кое-какие дела есть…

– А что, все эти дела нельзя будет решить хотя бы в конце сентября?

– Да я всего на пару недель. Я быстро. Туда и обратно.

– Нет. Ты не вернешься! Я знаю, что не вернешься! – нервно и быстро заговорила она. – Ты от меня бежишь. Да-да. Я понимаю, что происходит. Ты устал. – Слезы брызнули из ее глаз. – Ну конечно, зачем тебе нужна такая больная, ни на что не годная жена, с которой даже в кровать лечь нельзя.

– Ну что ты говоришь! Я тебя люблю… – обнял ее Чехов. – Но мне надо уехать. Через неделю возвращаются Станиславские, Вишневский навещает тебя почти ежедневно, мама, брат с Элькой. Тебе тут не будет скучно. Кстати, Немирович писал, что приедет уже пятнадцатого. Ты и не заметишь, как пролетит время. Всего-то две недели, и я вернусь.

– Ты не вернешься! – рыдала Ольга. – И при чем тут Станиславские, Вишневский и мама с братом? Мне никто, кроме тебя, не нужен. Я не смогу без тебя! Я задохнусь без тебя! Такая тоска без тебя будет, что жить не захочется.

– Ну-ну! Это уже мелодрама.

– Мелодрама? – возмутилась Ольга так сильно, что у нее даже перехватило дыхание и моментально высохли слезы на глазах. – Моя любовь к тебе – мелодрама? Всё! Довольно! Поезжай. Куда хочешь поезжай! Хоть в Ялту, хоть в Австралию, хоть на кудыкину гору! Мне абсолютно все равно.

– Собачка моя, ты же знаешь, что я тебя люблю, – обнял ее муж. – Успокойся. Уеду-то я всего на две недели.

И он уехал. Он сделал так, как хотел. Эту черту в его характере очень хорошо знала Маша, но Ольга еще не была к этому готова. Провожал Чехова Вишневский.

– Зря ты на него обижаешься, – сказал Александр на следующий день, приехав в Любимовку. – Он был в очень грустном настроении, когда я сажал его в поезд.

– А меня тебе не жалко? Я не в грустном настроении? Его мамаша с сестрой только и думают, как бы нас разлучить. Решили воспользоваться моей болезнью. Знали ведь, что мне нельзя ехать, а всё писали и писали, звали и звали! Значит, понимали, что он приедет без меня. Радуются теперь. Не получается у меня с ними по-доброму. Я вчера в письме всё высказала Маше, что я думаю по этому поводу. Вот всё, что сейчас тебе говорила, то и написала.

– Глупо. Отправила?

– Отправила. С Антоном и отправила. Он передаст.

– Зря. Вот увидишь, зря. Он ведь очень привязан к сестре, а о матери и говорить нечего. А если Маша покажет ему письмо? Представляешь, какая катавасия может выйти? И потом, не верю я, что они так уж хотят разлучить тебя с Антоном. Это у тебя мнительность.

– Ничего не мнительность. Я же чувствую.

Московский Художественный театр (МХТ)

год неизвестен

Глава пятнадцатая

Вишневский оказался прав. Как только Антон передал Маше письмо от Ольги, мать тут же участливо поинтересовалась:

– А как Оленька себя чувствует? Мы ее так ждали.

– Ей уже много лучше, мамаша. Но ехать в поезде врач категорически запретил.

– Понятно, сынок. Жаль. А в Крыму сейчас столько фруктов! Может, ей бы тут и полегчало. Ты только попробуй, какие вкусные дыни принес Арсений сегодня утром с рынка.

И пока Антон наслаждался после утомительной дороги вкусом сочной и сладкой дыни, Маша закончила читать письмо, молча бросила его на стол, поджала губы, и слезы брызнули из ее глаз.

– Что такое? Что случилось? – заволновался брат.

– Читай сам, в чем тут твоя Книпшиц нас с матерью упрекает, – гневно сказала она. – Называет нас жестокими. За что? За то, что мы так нежно и с любовью относились к ней во время ее болезни в Ялте? Страдали, когда она лежала в Москве? Ее, вероятно, просто не устраивает, что у тебя есть сестра и мать, которые тебя любят. Но мы есть! Не можем же мы стереть себя с лица земли!.. Мы есть!!!

– Успокойся, Маша. Что бы Ольга там ни написала, ты должна ее простить, – сказал Чехов.

– Ни за что!

– Маша, ты бы ее сейчас видела. Она только начинает приходить в себя. Она измучена болезнью. Ты только представь – пять месяцев терпеть сильнейшие боли! Нервы расшатаны. Ей кажется, что она никому не нужна, что она только обуза. Вот выздоровеет, начнет работать, репетировать, и внутренняя гармония к ней вернется. Она ведь хороший, добрый человек.

А вечером Чехов сел в своем кабинете и написал жене: «Дусик мой… Мне дали прочесть твое письмо… За что ты обругала Машу?.. Твое письмо очень несправедливо… Нельзя, нельзя так, дуся. Несправедливости надо бояться. Надо быть чистой в смысле справедливости, совершенно чистой, тем паче что ты добрая, очень добрая и понимающая…»

Ольга ответила: «…я не зверь, а Маша далеко не такой