М Стрешинский - Генерал Симоняк

- Готовимся.

- Буду навещать.

Ужинать Попов не остался, спешил в Ленинград на заседание Военного совета фронта. Симоняк проводил его к машине и, когда она рванулась с места, еще долго смотрел вслед...

В Ропшинский дворец съехались командиры корпусов и дивизий. Симоняк увидел многих знакомых: командующего 21-й армией Гусева, Одинцова, Ковалева, Бычевского...

- Здравия желаю, товарищ генерал-лейтенант! - услышал он хорошо знакомый бас.

Из-за колонны показался грузный Кожевников. Яков Иванович теперь командовал дивизией. Симоняк расстался с ним не без сожаления. Не хотелось отпускать из корпуса, но не вечно же ему командовать полком.

- Здорово, дядя Яша! - улыбнулся Симоняк. - Обратно не тянет?

- Не пущают. Вот если провинюсь, попрошусь в корпус, на перевоспитание.

- Нет уж, на перевоспитание не возьмем. Держи и там марку гвардии.

Окинув глазами комнату, Симоняк увидел Щеглова, Путилова, Романцова, направился к ним.

Вместе они прошли в соседний зал, где стоял большой макет района предстоящих боевых действий.

- Разрешите начинать? - спросил у Говорова начальник штаба фронта Попов.

К макету подошел генерал-лейтенант Дмитрий Николаевич Гусев с длинной указкой в руках. Он охарактеризовал оборону противника на Карельском перешейке, Глубина первой полосы, показывал Гусев, шесть километров. Командарм вел указкой по холмикам и впадинам, по улочкам миниатюрных поселков... Первая полоса тянулась от Ладоги до Финского залива, на макете были обозначены линии траншей, разведанные укрепления, огневые точки, позиции неприятельских артиллерийских и минометных батарей.

На 15 - 25-километровом удалении от первой полосы проходила вторая, наиболее мощная. Указка командарма очерчивала господствующие высоты, где находились железобетонные доты, пулеметные капониры. Подступы к укреплениям, дороги перехватывались грядами гранитных надолб, минными полями.

Третья полоса обороны... Выборгский обвод... Всё это войскам армии предстояло сокрушить, пройти за десять-одиннадцать дней.

- Ого! - шепнул Щеглов комкору. - А помните в финскую кампанию?

Симоняк кивнул. В то время три месяца прорывались к Выборгу наши войска. Сейчас надо это сделать раз в десять быстрее.

Как? Командарм изложил свое решение, затем докладывали командиры соединений.

К макету подошел Симоняк. Он выпрямился, слегка пригладил вихор.

Попов с особым, обостренным интересом ждал, что скажет его старый товарищ, как будет держать себя перед строгими экзаменаторами. Что Симоняк готов к боям, начальник штаба фронта не сомневался. Он уже не раз побывал на учениях в корпусе.

С неделю назад Попов повстречал Симоняка под Старым Белоостровом, у переднего края. Одет был комкор в пятнистую блузу, на ногах - кирзовые сапоги, на голове едва умещалась солдатская пилотка.

- Что это ты себя в рядовые разжаловал? - шутливо спросил Попов, догадываясь, откуда возвращается комкор.

- К Маннергейму дорогу смотрел. Он нас когда-то в гости приглашал. Тогда недосуг было... А теперь в самый раз.

Симоняк выглядел усталым. Еще ночью он по траншеям и ходам сообщения пробрался со своим адъютантом на наблюдательный пункт артиллеристов. Поговорил с командиром дивизиона Сыроедовым, от него перекочевал к пехотинцам, которые здесь уж давно занимали оборону: они рассказали много любопытного о противнике, распорядке дня по ту сторону нейтральной полосы.

Когда рассвело, комкор с разных точек подолгу разглядывал вражеский передний край, делая пометки на своей карте.

У Николая Павловича, понял Попов, осталось неизменным его командирское правило: самому всё видеть и оценить, прежде чем принимать решение.

...Глуховатый бас Симоняка минут двадцать рокотал под расписными сводами зала Ропшинского дворца. Комкор говорил, изредка бросая взгляд на свою карту. Как и ожидал Попов, он доказательно, с большой убедительностью оценил характер обороны противника в полосе наступления корпуса, изложил собственное решение.

Говоров сидел насупившись. Казалось, он не очень следит за словами комкора. Но когда Симоняк отходил от макета, проводил его потеплевшим взглядом.

6

Солнечным утром 10 июня Симоняк с волнением вслушивался в рев канонады. Артиллерийское наступление продолжалось уже больше двух часов. В операции на Карельском перешейке на каждый километр фронта в полосе гвардейского корпуса приходилось более двухсот орудий. Теперь к ним присоединились самолеты. Нара стающий гул моторов заставил Симоняка поднять голову. Низко, чуть не задевая деревья, проносились эскадрильи штурмовиков. Повыше, над ними, в бледно-голубом небе плыли, похожие на журавлиные стаи, девятки бомбардировщиков.

С земли было хорошо видно, как от самолетов отрывались крупные серебристые капли. Падая, они быстро увеличивались в размере и со свистом пронзали воздух.

Всё дрожало вокруг. Казалось, что земля не выдержит бомбового удара.

Взрывной волной с Симоняка сорвало фуражку. Одна девятка сбросила бомбы у самого нашего переднего края. Несколько бомб упало невдалеке от наблюдательного пункта комкора.

Симоняк в сердцах выругался и велел соединить его с командующим фронтом.

- Меня бомбят наши, - пожаловался он Говорову. - Побьют народ, с кем пойду в атаку?

Несколько минут комкор ждал звонков из дивизий. Не натворил ли беды этот нелепый бомбовый удар? Но телефон молчал. Симоняк сам твердо наказал: до начала атаки прибегать к телефонной связи только в случае крайней нужды.

- Вызывай Щеглова, - сказал командир корпуса телефонисту.

63-я дивизия, как и под Пулковом, наступала на главном направлении. Ей предстояло идти вдоль Выборгского шоссе.

- Как у тебя, Афанасий? - спросил комкор. - Здорово пробомбили?

- Еще не совсем ясно.

- А настроение?

- Превосходное!

- Уточнишь потери от бомбежки, донеси.

- Передали вот, что Холошню малость зацепило, у остальных как будто в порядке...

Майор Григорий Силантьевич Холошня командовал 192-м полком, сменив Якова Ивановича Кожевникова. Симоняк помнил его с августа сорок первого года, когда наши моряки доставили на Ханко гарнизон острова Осмусаар. Среди командиров был и лейтенант Холошня. На кадрового он мало походил. Представляясь комбригу, поднес руку к пилотке, неловко оттопырив пальцы. Гимнастерка мешком висела на его плечах. Глаза были прикрыты поблескивавшими стеклышками очков. Симоняк тогда немало удивился, узнав, что моложавый лейтенант уже окончил институт и возводил укрепления на Осмусааре.

Холошню направили к Кожевникову. Он на глазах превращался в собранного, волевого офицера. Его перевели в штаб батальона, оттуда - в штаб полка. Когда Кожевникова брали на дивизию, он сказал Симоняку: