Зорге и другие. Японские тайны архивных дел - Александр Евгеньевич Куланов

историей Японии, не слышал о потрясающей воображение эпопее японского солдата по имени Онода Хиро (Хироо). Почти 30 лет он скрывался на филиппинском острове Лубанг, продолжая вести свою войну в то время, как для всех она давно закончилась. Не раз слышал её и я. Но вышедший в 2021 году на экраны фильм «Онода. Десять тысяч ночей в джунглях» заставил меня посмотреть на приключения храброго японца заново, а главное – увидеть его поступок в новом измерении. Причина проста. Кино притягивает нас тем, что каждому зрителю даёт возможность увидеть что-то новое, но при этом своё, волнующее лично его, интересное, притягательное. Таким «новым, но своим» для меня стала роль майора Танигути Ёсими – наставника и командира Онода. Её исполнил блистательный актёр Огата Иссэй, оказавшийся, на мой взгляд, ещё и удивительно похожим на Романа Николаевича Кима. Но прежде чем разобраться в причине схожести Танигути и Кима, необходимо ещё раз хотя бы кратко воспроизвести историю Онода Хиро, за одну долгую жизнь прожившего три.

Танцы, кэндо, сигареты

Онода Хиро родился 19 марта 1922 года в аграрной префектуре Вакаяма в центре Японии. Его семья – традиционная, провинциальная, настоящая опора государства, с гордостью относила себя к сельской элите. Отец – депутат местного совета, заодно работал журналистом и преподавал, мать тоже учительствовала и воспитывала семерых детей – Хиро родился пятым. Главное воспоминание его детства и юности – усиленные занятия японским фехтованием кэндо. Учиться Хиро не любил, но ходил в школу ради тренировок.

Окончив обучение в 1939 году, юный Онода устроился на работу в местную торговую компанию с чётким прицелом на будущее. Хиро хотел уехать от родителей и разбогатеть – обычная мечта для молодого человека в любом месте и в любую эпоху. Но не просто уехать. Фирма, в которой трудился молодой Онода, располагала филиалом в китайском Ханькоу (ныне Ухань), а там в оккупационной японской армии служил ставший уже лейтенантом старший брат Хиро – Тадао, и младший чётко формулировал отношения между ними и свои надежды на будущее: «Он помог бы мне»295. На практике жизнь оказалась сложнее. Брат отказался протежировать Хиро и с недоумением заметил, что вообще-то в Китае идёт война – назначение туда влекло известный риск для японца. Тадао всё же пришлось помочь младшему брату, оплатив пошив очень дорогого костюма из английской ткани для него. Хиро в то время явно больше заботился о впечатлении, которое производит на окружающих, а не о каком-то внутреннем самосовершенствовании. Дополнением к костюму стал служебный автомобиль, много сигарет – Хиро выкуривал не меньше пачки в день, азартная игра в маджонг и модные дансинги во французском сеттльменте, в которых почувствовавший свободу Онода проводил время чуть не до утра. По договорённости, половину расходов младшего брата оплачивал старший. Из всех этих приятных занятий только последнее приносило пользу – Хиро начал говорить по-китайски, что, впрочем, тоже никак не пригодилось ему потом в жизни. Что же касается танцев, то увлечение ими резко контрастировало с принятой в то время моделью поведения японской молодёжи. Своеобразный «Моральный кодекс японца» – брошюра Министерства просвещения «Кокутай-но хонги» («Сущность нашей государственности») – прямо указывал, что европейские танцы являются демонстрацией гнилого западного индивидуализма. Но кажется, Хиро нравилось «загнивать».

Оценивая сегодня его поведение в допризывной молодости, очевидно, что он был обычным парнем из провинции, оторвавшимся от родителей и старавшимся стать «прожигателем жизни». Тем более, когда за «дрова» в этом процессе платил другой. Сам Онода своей тогдашней позиции не скрывал: «Моё воспитание было очень строгим, и я изголодался по заботе и снисхождению». Хиро вовсю наслаждался жизнью. Ничто не могло выдать в этом малорослом и очень худом танцоре из ханькоуского дансинга будущего героя спецназа. Более того, в 1941 году, когда началась война между Японией и США и дансинги стали работать нерегулярно, Хиро занялся пением. Позже он вспоминал: «Японские газеты в Ханькоу стали называть тех из нас, кто часто посещал французскую концессию, “вредителями Азии”, и любой, кто оставался в концессии до глубокой ночи, рисковал быть схваченным японской военной полицией296. И, возможно, именно этот, пусть и не протестный, но явно индивидуалистический дух молодого солдата в странной смеси с японским коллективизмом и откроет потом ту грань характера Онода, что потрясёт весь мир.

Война настигла Хиро только осенью 1942 года. Призванный в Японии в один из обычных – линейных пехотных полков, Онода-младший снова вернулся в Китай, но уже как солдат. В начале службы Хиро немного подрос и поправился до параметров стандартного японского пехотинца: его рост достиг полутора метров (со временем даже стал чуть больше), а вес – 60 килограммов. Это было важно для военного, потому что стандартный вес рюкзака равнялся тогда 30 килограммам, а «…любой, кто не весил в два раза больше рюкзака, не мог долго стоять под ним, а любой, кто весил намного больше, таскал с собой лишние килограммы»297.

На службе новобранец Онода показал точно такое же рвение, какое он демонстрировал раньше в занятиях кэндо и танцами. Командиры это заметили и в январе 1944 года отправили Хиро получать дополнительное военное образование в тренировочный лагерь в местечке Курумэ. Этот учебный центр называли «дьявольским Курумэ» из-за суровых порядков, царивших там. И Онода снова блестяще проявил себя – он являл собой воплощение того психологического типа японцев, которые легко меняют жизненные привязанности в зависимости от обстоятельств и, не рефлексируя зря по этому поводу, со всем жаром отдаются новому делу, благодаря чему быстро добиваются в нём успеха. В августе Хиро окончил школу, но получил предписание отправиться не на фронт, как ожидал, чтобы «умереть как солдат», а в некий учебный центр Футамата в центре Японии.

Используя полагавшийся ему двухнедельный отпуск, Онода, ставший уже младшим лейтенантом, поехал в Токио, где встретился со своим братом Тадао, к тому времени дослужившимся до майора. Когда Хиро сказал ему о своём новом месте службы, брат изумился и прибёг к языку жестов: «…вначале он вытянул указательный и средний палец правой руки, а затем сделал движение, как бы наливая воду в чайник». Хиро, верно, считал эту головоломку: «Указательные пальцы в карате означали удар в глаза противника, а жест наливания чая – подливание кому-то дозы яда. Я понял это так, что мне предстоит заняться каким-то шпионажем, но точно не знал, каким именно»298.

Онода всё понял правильно, тем более что ещё в Курумэ один из его командиров предположил, что Хиро ждёт служба в каком-нибудь «отряде умиротворения». Таким эвфемизмом японские военные обозначали диверсионные группы, забрасывавшиеся в тыл китайских войск – то, что сейчас во всём мире