Кровь событий. Письма к жене. 1932–1954 - Александр Ильич Клибанов

Я слишком сильно чувствую в эту минуту, чтобы думать, что то чувство, без которого я не могу понять существования, могло бы когда-нибудь уничтожиться. Душа моя не может существовать без любви к вам: а я знаю, что она будет существовать вечно, уже по одному тому, что такое чувство, как моя любовь, не могло бы возникнуть, если бы оно должно было когда-нибудь прекратиться.

Саня.

Очень прошу: пересними фотографию Ник. Павл.269 и пришли мне переснятый экземпляр.

Плащ и прочее давно получил.

№ 402. А. И. Клибанов – Н. В. Ельциной

16.VI.51 г.

Родная Коинька, три дня назад был день твоего рождения. Я писал и телеграфировал и надеюсь, что с тобой были мои приветы. Ты писала мне в последнем письме, которое я получил (от 28. IV), что ждешь к своему дню моих писем, но знаешь, что в этот день я буду о тебе думать. У меня не бывает дня, когда бы я о тебе не думал, а иногда ты мне снишься. В день твоего рождения я неотлучно следовал мыслью за тобою. Ты еще спала, а я уже был возле тебя. Я был с тобой в комнате, на улице, на занятиях, провожал обратно домой, я с тобой разговаривал, читал тебе стихи, слушал тебя, а ночью ты спала уже – я дочитал новеллу Минковского «Цветы на камнях». Она посвящается: «Жизни, несущей жизнь». На языке моего чувства это посвящение выражается лаконичнее, одним словом, – твоим именем.

Последнее письмо, полученное от тебя, живо представило мне твое состояние и огорчило меня. И по содержанию, и по почерку я вижу, как глубоко ты устала морально и физически. Родная, поспеши с отдыхом. В прошлом году свой отпуск ты провела как-то неудачно. Надо восстановить силы. Я уже как-то цитировал тебе Петефи:

Мы дух и плоть, так создал нас Господь,

И мы должны блюсти и дух и плоть.

Что же касается остановок в работе, то в творческом процессе они необходимы по крайней мере так же, как знаки препинания в письме. Они всякий раз выделяют либо части предложения, либо отделяют одно предложение от другого. Ты понимаешь мою мысль?

Как бы ты ни сомневалась в своих силах, я без всякого сомнения говорю тебе: ты никуда не уйдешь от успехов. Они в тебе самой и как раз в твоей скромной оценке своих удач, в твоей добросовестности, которую следовало бы назвать излишней, – но она такой не бывает.

Думай, родная, о своем здоровье!

Я хотел бы напомнить тебе о рассказе Чехова «Душечка». Это тем более кстати, что в «Круге чтения» Льва Толстого этим рассказом замыкается дата твоего рождения. Толстой в послесловии к чеховскому рассказу пишет, что Чехов задался целью в духе своего времени осмеять женщину, которая не является ни ученым, ни деятелем, одним словом, не проявляет себя на широком поприще. И Толстой говорит, что смешна фамилия Кукина, смешны лесоторговец, ветеринар, гимназист (их всех любила Душечка), но не смешна, а удивительна душа Душечки со всей способностью отдаваться всем существом своим тому, кого она любит. Без женщин, – пишет Толстой, – любящих в мужчине все лучшее, что в нем есть, и незаметным внушением вызывающих и поддерживающих в нем все это лучшее, не было бы Марии и Магдалины у Христа, Клары у Франциска Ассизского, жен-декабристок и плохо было бы жить на свете. И для меня свята и удивительна твоя душа и имя твое во мне как все лучшее, что я имею.

Саня.

Да, Сонечка писала, что отправила через Несмеянова270 просьбу о переводе ее поближе к центру, чтобы она могла завершить свои работы. Копию своей просьбы она переслала Вовочке. Надо было бы ей помочь. При случае поинтересуйся. Она просит еще послать ей меховой воротник на пальто (теплый и простой), а также рюкзак. Я бы послал, но не знаю, как угодить женскому вкусу, и передоверяю эту ее просьбу тебе. Если будешь писать Нилочке, то сообщи ей, что Сергей переехал, а куда не знаю, может быть (так я предполагаю), он командирован для работы по специальности.

Пришлешь ли мне копию с фотографии Николая Павловича – я не устаю просить. Лучше это сделать в посылочке, чтоб не пропала.

Жду твоих весточек, родная. Манюша исправней в переписке. Радуюсь всегда свежести ее писем. Как у тебя с отпуском, Манек?

Целую нежно, горячо, крепко.

№ 403. А. И. Клибанов – Н. В. Ельциной

27.VIII.51 г.

Родная Коинька!

Каждый день ожидаю письма – вот уже месяца полтора живу без твоих и Манюшиных весточек. За это время у нас успело начаться и кончиться лето, а я так и не знаю, где ты, на месте ли или проводишь где-нибудь свой отпуск, и как твое здоровье, и не теряешь ли веры в себя, в свою – нашу звездочку. Я же всегда с тобой. Читаю ли, думаю ли – я с тобой в задушевном внутреннем разговоре и перед глазами твои дорогие черты. Как бы мне хотелось иметь фотографию с тех портретов, которые писал с тебя Лебедев. Я знаю, конечно, сколько с тех пор седины прибавилось к жизни, но, право, не замечал, никогда не видел и не увижу ее в тебе. И ты для меня все такая же – ленинградская студентка в худеньком сером пальто и широкополой шляпе – вот встречу тебя сейчас на Дворцовом мосту, петергофская девушка в светлом и легком платье, устремленная, нетерпеливая. А может быть, мы подойдем сейчас к дребезжащему в раме стеклу в вагоне поезда дальнего следования. Серебром по голубому блеснет узкая полоска реки, и мы с волнением будем следить за ней и унесем ее в своей памяти, как надежду: ты вспоминаешь наше последнее летнее путешествие?

Любимая деточка, все во мне живо!

Я занят всегда тобой. Так тяжело, тревожно мне твое одиночество. Мои слова тебя навещают редко, а твоей душе, чуткой, тонкой, нежной, так нужен всегдашний отзыв. Не пойми меня, бога ради, превратно – я был бы счастлив знать, что вблизи тебя сильная большая любовь. Как-то я не чувствую присутствия около тебя душевного друга. Среди обоим нам знакомых людей – не вижу такого. В известной