«DIXI ET ANIMAM LEVAVI». В. А. Игнатьев и его воспоминания. Часть IX. Очерки по истории Зауралья - Василий Алексеевич Игнатьев

таким счастливым местом иногда в ярмарочное время являлся Ратанов лог, точнее – мостик над ручьём внизу этого лога. Лог этот был в пяти верстах от Ирбита в сторону Камышлова, а мостик обладал удивительным свойством быть неустойчивым: или совсем провалится, или так сильно накренится в ту или иную сторону, что содержимое в кашевах, т. е. купцы, направляющиеся на ярмарку, оказывались сначала ниже моста или под мостом, а потом в таком виде, что от «ухаря купца» оставался только общипанный цыплёнок. Вот так «грешили» и на Мишу: дескать, совершил с кем-нибудь «это», а потом «стреканул» вёрст за триста на «новую жизнь». Но если приходилось гадать о том, откуда взялись у Миши Петрова средства на торговлю, то не приходилось гадать о том, что Антон Лазаревич не позволит ему «царствовать» в своём «жизненном пространстве». Не для того он ещё на заре своей деятельности пустил в трубу своих теченских соперников, чтобы в расцвете сил позволить кому-либо встать поперёк дороги. Между тем Миша вёл себя нагло: открыл лавочку всего через дорогу от Алексея Егоровича. В драку Антон Лазаревич, конечно, не полезет, но тихой сапой никто лучше его не умел действовать. Стоило ему только открыть кредит тому или другому покупателю, а он хорошо знал своих покупателей, как дорожку к Мише снежком заметало, а к нему не зарастала «народная тропа». Да и товаров то у Миши было «раз, два и обчёлся». Через полгода Миша уже, как рыба на льду, задыхался, а там и совсем протянул ноги. Оставался у него ещё хороший рысачок. Ант[он] Лаз[аревич] на отъезд ему восвояси купил у него за бесценок этого рысачка… et comedia finite est.

С некоторого времени за Вас[илием] Ант[оновичем] стали замечать, что пора его женить, periculum in mora[181] – не зря отмечали и древние люди.[182] А один случай подсказывал, что на самом деле «опасность в промедлении». Послали его за товаром в Челябинск, а он на обратном пути гульнул да так, что часть товара порастаскали. Пришлось самому Ант[ону] Лазаревичу срочно мчаться на купленном у Миши Петрова рысаке на выручку товаров, но всего собрать не удалось. Было ясно: Вас[илия] Ант[оновича] нужно женить. Жених был знатный, богатей и чтобы найти ему ровню пришлось обследовать невест, по крайней мере, по окружности с радиусом в 60–70 вёрст. Остановились, наконец, на купеческой дочери в Каменске, за 75 вёрст от Течи. Сговорились, «ударили по рукам», обручили, но невест, претендующих на такого жениха, нашлось много: пошли интриги, наветы. Когда нужно было ехать в церковь под венец, и тогда ещё подбросили анонимку, что невеста, дескать, такая-сякая, остановись пока не поздно. Такие нравы на Руси, как известно, шли из седой старины: были даже при Иване Грозном…. Свадьбу нужно было отпраздновать так, как говорится: «знай наших», чтобы всем было ясно, что Антон Новиков женит своего единственного сына. И прежде всего было решено, что венчание в Каменке должен совершить крёстный – батюшка жениха – о[тец] протоиерей Теченский. И вот в один из августовских дней 1907 года из Течи в Каменку выехали две тройки: на одной жених в крёстным, на другом шафера, в числе которых закадычный друг В. А. с детства, теперь студент Казанского университета, сын о[тца] протоиерея – Паша Бирюков. О[тец] протоиерей любил в далёкую дорогу брать с собой «освежающее», то, что ласково называлось «чище девчачьей слезы», чтобы можно было выйти из экипажа, размяться и пропустить «по единой». Так было и на этот раз: тройки то там, то здесь останавливались, седоки вылезали из экипажей, разминали усталые части своих организмов, а отец протоиерей подносил всем «по единой», а жениху… показывал свой вытянутый язык. «По единой» ему было противопоказано перед венцом. Накануне друзья водили жениха в баню «на обмывание», дали «пригубить», а теперь ни-ни перед таинством. Что же касается вытянутого протоиерейского языка, то все уже привыкли к тому, что он нет-нет, да и «выкинет какое-либо коленце»: такова была его натура.

Из Каменки в Течу мчались уже четыре или пять троек. Губернатор и тот не ездил с такой помпой. Когда проезжали по татарским деревням, то все обитатели их повыскакивали из своих избёнок смотреть на «поезд», а татарчата ещё в догонку гнались до поскотины, чтобы у самых ворот обогнать, открыть польски́е ворота и получить гостинцы. В Тече уже на горе толпился народ, и смотрели в даль Заречья: не едут ли, а в доме Новиковых всё было готово к приёму гостей. Мальчишки первые заметили вдали столб пыли и закричали: «едут, едут»….

Три дня было разливанное море. Три дня около дома под вечер собирались мальчишки, девчонки, да подходили и тётушки. Из окон горстями кидали «на драку» пряники, конфеты. На третий день из склада принесли целую корчагу медных денег: копеек, семишников, пятаков. Тут кидались «на драку» и солидные тётушки и дядюшки.

Антон Лазаревич ещё раз расправил крылья: магазин был сверху надстроен, под ним устроен бетонированный склад, крепче устроены две наружные двери; каменной высокой стеной была отгорожена вся усадьба с севера и запада; получилось некое подобие замка, в особенности, когда между домом и магазином были построены массивные кирпичные ворота.

Интересно было теперь видеть Антона Лазаревича на его «производстве». Магазин до отказа был завален товарами. По северной стороне, более узкой, расположены были бакалейные товары: крендели, пряники разных сортов – мятные, «парёные», с изюмом, с наливкой, без наливки, вяземские, сибирские пирожки; конфеты: «копеечные», в бумажках, без бумажек, шоколадные с раздвижными картинками, с начинкой, без начинки; сахар: колотый, головами; изюм, урюк, рожки, бухарская вишня; орехи: кедровые, грецкие, волоцкие; чай байховый, плиточный; тут же бумага, гильзы и т. д. По западной длинной стене сверху до низу полки ломились от мануфактуры: сукно, корт, кашемир, различные ситцы, вязь, мадаполам, сюра, канифас, ласток, сатин, шали разных сортов. По южной стороне были расположены: лампы, стёкла, свечи, гвозди, шурупы, петли, крючки и т. д. И тут же приютилась махорка. У дверей стоял бак с керосином. А что было в складе? Всё, что только было на потребу деревенскому покупателю. Вдоль западной стены шёл закрытый стол (прилавок), в одном месте которого – дырочка, в которую спускались монетки.

Интересно было наблюдать Антона Лазаревича в магазине в длинные зимние вечера. Магазин превращался в своеобразный клуб. Сюда приходили солидные дяди постоять в тепле у печки, посмотреть на торговлю, узнать новости. Начиналось с приветствия: «Прибылью торговать!» Дальше, если покупателей не было, начиналась беседа между хозяином и гостями и тут-то именно и