Братья Нобели - Федор Юрьевич Константинов

не была такой примитивной натурой, портрет которой нам старательно нарисовали? Что, если, как у Элизы Дулиттл, в глубине души Софи Гесс все же скрывалось некое подобие Настоящей Леди? Эти предположения выглядят тем более обоснованными, что, вчитываясь в текст письма дальше, начинаешь понимать: за всем этим романтизмом стоит тщательно продуманный план того, как предельно деликатно объяснить молодой содержанке, что брак между ними невозможен, и он предлагает ей, по сути, «свободные отношения». То есть отношения, при которых он будет содержать Софи и пользоваться ею по мере необходимости, одновременно не препятствуя ее поискам подлинной любви и человека, с которым она сможет вступить в законный брак, и таким образом избавившись от «сомнительного положения» в обществе.

Вот они, эти строки: «Как и все остальные, может быть, даже больше остальных, я ощущаю на себе тяжкое бремя сиротства, полного одиночества, и я много лет стремился найти кого-то, к сердцу которого мое сердце сможет найти дорогу. Но это не должно быть сердце двадцатитрехлетней девушки, чья жизненная философия и духовная жизнь имеют мало общего с моими. Твоя звезда восходит в небо Судьбы, а моя закатывается; твоя юность сверкает всеми цветами надежды, а мне осталось всего несколько все еще ярких красок, как у вечерней зари. Две такие натуры не годятся для любви, но именно поэтому могут быть и оставаться добрыми друзьями. Меня, однако, беспокоит твое будущее, ведь если ты по-настоящему полюбишь молодого человека, а он тебя, то твое сомнительное положение будет помехой твоему счастью. Я знаю, что тебя нисколько не беспокоит, что думают другие, и это замечательно, ибо поможет тебе избежать многих обид, но целиком не зависеть от этого невозможно…»

Все эти слова не мешают нашему герою домогаться если не любви, то жалости и сострадания к его одиночеству и в то же время становиться в позу заботливого «дядюшки»: «Мое счастье! Нет, сейчас я с трудом удерживаюсь, чтобы не засмеяться. Как будто это понятие вообще совместимо с моей натурой, словно созданной для одних страданий. Но тебе, дитя мое, жизнь улыбается, как мало кому другому, а если и наступит легкое недомогание, то оно, верно, будет кратковременным. И потом ты вновь будешь радостной и веселой. Но чтобы стать по-настоящему счастливой, тебе недостает образования соответственно твоему положению в обществе, и поэтому тебе нужно усердно заниматься. Ты, в сущности, еще ребенок, без мыслей о будущем, и хорошо, когда есть пожилой, заботливый дядюшка, который присмотрит за тобой…»

Заканчивается письмо вопросом: «Как у тебя с финансами?».

С финансами у Софи Гесс всегда было плохо, так как она умудрялась потратить любые деньги, которыми столь щедро снабжал ее Альфред Нобель, хотя их встречи, а значит и сопутствующие им «маленькие радости», происходили чем дальше, тем реже.

Альфред оставался в Стокгольме до 1 октября 1878 года и почти ежедневно писал ей письма, пусть и не такие длинные, как то, которое только что цитировалось. В одном из писем он утверждал, что во время его написания у него пошла носом кровь… от тревоги за Софи и запачкала бумагу, оставив на ней багровую кляксу. Однако, по мнению криминалистов, анализировавших это пятно, если бы у Альфреда и в самом деле пошла носом кровь, пятно было бы куда больше. Куда более вероятно то, что Альфред специально уколол себе палец и затем приложил его к бумаге. Для чего? А все для того же – чтобы вызвать чувство сострадания у женщины, к которой его так влекло.

Тем временем грянуло 30 сентября – день рождения Андриетты. Утром ей преподнесли в подарок семейный альбом и огромный букет роз. Вечером огромное число родственников и друзей собралось на острове Юргорден в одном из самых дорогих ресторанов Стокгольма Hasselbacken, куда их доставлял специально нанятый катер.

На юбилее была зачитана большая поздравительная ода, написанная давним другом семьи, поэтессой и журналисткой Леа (Юзефиной Ветергрунд), которая в свое время писала стихи ко дню рождения Эммануила Нобеля. В оде подчеркивалось, что главным достижением Андриетты в жизни и главным ее достоянием являются талантливые, замечательные сыновья, которых она сумела должным образом воспитать:

И, повзрослев, они весь мир познали,

Сумели путь свой в жизни обрести.

Твоя любовь, твои молитвы стали

Опорой им на избранном пути.

Пусть голова твоя седа,

Но все равно – они твои ребята,

Твоя отрада сердца, как всегда…

Братья и гости бурно аплодировали этим высокопарным строчкам, но Альфред в это время мыслями был уже в Париже, куда вот-вот должна была вернуться Софи, для которой он снял уютную квартирку на улице Ньютона – всего в нескольких десятках метров от его особняка, совсем рядом с Елисейскими Полями. Именно в стенах этой квартиры, спустя примерно месяц после торжеств в Стокгольме, и произошел скандал, видимо, окончательно расстроивший матримониальные планы Альфреда, если даже таковые имелись. Случилось это после того, как Роберт и Людвиг тоже прибыли в Париж, чтобы посетить открывшуюся там вначале осени Всемирную выставку. Причем первым прибыл Роберт в сопровождении 19-летнего сына Людвига Эммануила. Альфред, у которого, повторим, видимо, все же были какие-то планы относительно Софи, познакомил с ней брата и племянника.

О том, что произошло дальше, достаточно подробно рассказывает Ингрид Карлберг: «Накануне отъезда Эмануэль Нобель нанес визит вежливости “спутнице” дядюшки. Эмануэль был красивый молодой мужчина, похожий лицом на отца, с гладко зачесанными назад волосами и небольшими бакенбардами. Прощаясь, он с удивлением услышал, что Софи предлагает ему остаться на ночь. Он остолбенел. Это трудно было расценить иначе, чем приглашение эротического характера. Как вспоминал задним числом Эмануэль, слова были сказаны такие: “Увы, на улице такой дождь! Вы должны остаться здесь сегодня вечером”. Неприятно удивленный, он поспешил распрощаться»[65].

Вернувшись в дом Альфреда, он рассказал обо всем только что прибывшему в Париж отцу. Людвиг был очень расстроен – такой женщине нельзя позволить заманить брата в ловушку. Он решился на серьезное нарушение этикета: во время своего пребывания в Париже он будет полностью избегать визитов к Софи. Может быть, тогда она задумается. К тому же он решил предупредить Альфреда, не сообщая, что именно произошло.

Брат все еще находился в отъезде, так что Людвиг написал ему письмо. Он начал с восхищения гостеприимством Альфреда и, как обычно, советовал меньше времени посвящать делам и больше заниматься полезной для тела гимнастикой. Так он мог бы обрести больше «довольства и здоровья в жизни». Однако, продолжает свою мысль Людвиг, «благодать для тебя не там, где ты ее ищешь. Истинную благодать можно обрести лишь среди уважаемых женщин из хороших