Краснофлотцы - Артем Владимирович Драбкин

добывали торф. Тут такой пейзаж был… И вот на этих дорогах, значит, мы ставили мины, чтобы немцы не ходили. И второе: все жилые помещения, жилые-нежилые, сараи, все что угодно, все мы сжигали. Бутылкой Молотова сжигали: разбивали бутылку и поджигали. И убегали. Наша задача была такая: не давать немцам места, где бы они могли бы обогреваться. Потому что морозы были страшные: под 40 градусов.

А жители были?

Там жителей не было. Все они давно эвакуировались. Но это были такие места, куда временно приходили люди и работали. Временно жили, короче говоря. Сейчас это называется так: вахтовым методом работать. И вот там в основном ходили мы в тыл, минировали и выходили. То есть мины ставили и возвращались обратно. Возвращались каждый раз по отдельной тропинке, по новому месту, по старым тропинкам мы не ходили, потому что немцы могли наверняка засечь нас и их заминировать. А потом как-то, помню, идем мы по целине, кругом как-то спокойно, тихо. И вдруг немцы начали наступление на Волхов, на Волховстрой. Тогда стали подбирать в армию тех, кто только мог держать оружие. Ну и нам сказали: нечего вам придуриваться в партизанах! И всех забрали в армию, кроме меня. Мне сказали: «Ты еще молодой, подрасти. Где у тебя мать? Поезжай к ней». А всех остальных отправили на фронт солдатами. Винтовку выдали — и пошел.

Потом кого-то встретили из тех солдат?

Нет, никого. Я вот хочу написать в архив партизанского движения — запросить списки.

А я к матери не поехал, а вернулся. Когда я в Старую деревню прибыл, где раньше был, захожу в этот дом и говорю: «Мать, ты помнишь нас?» Она мне отвечает: «Сынок, сколько уж тут после людей перебывало!» А там же рядом склады были продовольственные. И сплошные по дороге потоки машин шли. И вот я сел на такую машину и добрался на ней до Ленинграда. Там я прибыл в штаб партизанского движения Ленинградской области, что на улице Декабристов, 35. Мне тогда сказали, что в этом же здании, во втором корпусе, располагаются трехмесячные курсы младших лейтенантов. Сказали: три месяца — и на фронт пойдешь. Я спросил: «Какие?» «Сухопутные», — сказали. Я отказался: «Нет, в пехоту не пойду». Я тогда что-то бредил флотом. У меня лежала душа к флоту, а не к пехоте. Из знакомых никто на флоте не был. Только один родственник служил на флоте. Когда приезжал в отпуск, то в форме, значит, приходил. А где-то рядом около этого института работала баня. Это была последняя баня в Ленинграде, которая еще работала. Ну и я пошел в баню. Кто-то сказал мне: «Баня еще работает, можешь сходить». В этом институте, конечно, никакого отопления не было. Стекла были выбиты. Закрыты они были этими матрацами. На койку матрас, сверху ложишься — пальто, сверху еще второй матрац. И вот так спали. На следующий день я пошел в эту баню. Я привык к тому, что бани работали так: запускали сначала женское отделение, потом мужское отделение… Я разделся, открываю дверь, смотрю: женщины. Я обратно. Мне говорят: «Ты что? С луны свалился? Все вместе моются». Я вернулся обратно. Смотрю: они ходят как скелеты. Только кожа и кости. Три-четыре человека так там шарили. Ну я помылся. Как вернулся, мне выдали на пять дней паек партизанский, документы выдали, что я в партизанском отряде с такого-то по такое-то был. А я примерно был там с 20 ноября по 18 декабря 1941 года. И выдана, значит, мне была специальная такая справка. Подписали ее Матвеев, начальник сборного пункта отряда штаба партизанского движения, и комиссар…

А Вы когда были в отряде, только минировали дороги? В засадах, как я понимаю, не участвовали…

Да, только это делали. Тогда это были только первые шаги партизанского движения. Опыта не было никакого, и шаги такие примитивные были у нас. Нас не готовили. Ну, я вернулся после этого в Свирь-2. Меня сразу там сделали комендантом. У меня в моем подчинении было примерно человек 400 женщин, которые не могли работать. Моя задача была сохранить их, затем была похоронная команда из таких мужичков, человек 12. И охрана: человек 20 ребят примерно моего года. Из оружия у нас там было два или три карабина в охране. Люди у меня не работали в основном. Но кое-какие задания я все же давал по строительству. А потом, значит, произошла у меня такая вещь. Я должен прямо сказать: совесть нечиста у меня. А было дело такое. Случилось такое ЧП у нас: один бригадир, который у нас с супругой был, отправил бригаду работать, а сам собрал продукты, деньги и бежал. Но он не один был, который бежал. Они собирались уйти через Ладожское озеро. В общем, они дезертировали от нас. Ну и начальник строительства сказал мне: «Постарайтесь догнать их». У нас был паренек Афончик, мой знакомый. С ним мы и пошли. Но мы с ним сначала пошли на лыжах вдогонку за ними в сторону Всеволожска. Это было уже в темное время, ночью. Машины двигались. И уже луна была. Мы видим: вот на горизонте они идут. И мы лыжи бросили, потому что на лыжах плохо шли. Значит, лыжи бросили и попытались догнать их. И тут вдруг какой-то солдатик на санях нас обогнал. Мы его остановили и попросили подвезти. Он нам сказал: «Платите деньги, тогда возьму». А у нас ничего не было с собой. Мы сказали ему об этом. Он отказался тогда нас везти. И когда он подъехал уже к ним, они ему что-то пообещали. В общем, он их посадил и увез. И часа в два ночи мы прибыли во Всеволжское. А там находилась товарная станция Всеволжская-1, и потом уже шла другая станция, Всеволжская-2. Мы пришли туда, на станцию, и стали искать в вагонах этих дезертиров. Но на вокзале, кроме трупов, мы там ничего не нашли. Кругом, в общем, валялись только трупы, в вагонах тоже были трупы. Но часа через два мы их все-таки обнаружили в одном из вагонов, где они и прятались. Ну и стали мы решать: куда их все-таки деть? И тогда, значит, мы так решили: «Надо сдать их в милицию». И представляете, какая была там тогда обстановка? Мы нашли на улице какого-то старика живого, спросили его, где милиция, он нам показал дорогу, и мы привели этих дезертиров в милицию. Вот открыли мы дверь. Смотрим: такое большое