Вспоминалки - Владимир Рыскулов

и, не вставая с места, перекинул её мне на стол. Это был гастромет, который продавался в сирийских аптеках. Именно он и помог младшей дочери. И тогда, окончательно успокоившись, я сказал своему новому начальнику:

— Вы находитесь в загранкомандировке, а мы здесь просто живём.

За несколько месяцев до окончательного расчёта жена с детьми уехала в Москву. Я не предпринимал никаких действий для продления срока пребывания в Сирии, между тем к Торгпреду стали подходить сотрудники экономического отдела, которые были заинтересованы в том, чтобы я продолжил свою работу.

— Нет, — сказал Торгпред очередному ходатаю, — на пятый год я его не стану продлевать, чтобы не создавать прецедента для других переводчиков.

В принципе даже положительное решение этого вопроса ничего бы не дало, потому что уехал я 11 сентября 1991 г. (срок окончания моей загранкомандировки удивительным образом совпал с датой завершения моего двухлетнего контракта с хозяином квартиры — 12 сентября), а с распадом СССР преподаватели русского языка вернулись домой. В последней год вообще всё менялось на глазах. Ослаб контроль за специалистами со стороны партийных и других органов. Ещё недавно заместитель Торгпреда по кадрам говорил на собрании про нежелательность «дружбы с сирийцами взасос», а теперь на всё это стали смотреть сквозь пальцы. Повсюду ощущался дух свободы. Мы с женой, надеясь на перемены к лучшему, легкомысленно проголосовали за распад Советского Союза. Один из членов очередной делегации сказал мне:

— Сейчас надо быть в Москве. Это лучше, чем переводить здесь всяких дураков.

Что касается арабского языка, то я настолько погрузился в него, что стал ощущать себя частью местного населения. Я загорел, и моя славянская внешность уже не так бросалась в глаза. Ко мне подходили люди и спрашивали дорогу, не видя во мне иностранца. Я каждый день смотрел новые фильмы, благо кинотеатров в центре Дамаска было очень много. Идя домой, покупал гамбургер и ел его, запивая натуральным апельсиновым соком, который выжимали прямо у меня на глазах. Ходил платить за воду, свет и телефон, выстаивая в очереди вместе с женщинами в хиджабах. Смотрел книги на арабском в магазинах, получал в химчистке вещи, которые выдавали без какой-либо квитанции. Со мной заговаривали лавочники, спрашивая о том, что происходит в Советском Союзе. По телефону постоянно звонили какие-то дамы, разыскивая отца арендодателя, который работал гинекологом. Я отвечал, причём не всегда вежливо, а эти женщины как будто не понимали, что говорят с иностранцем. Я действительно здесь жил. Недаром, вспоминая с женой Сирию, мы говорим, что она была для нас второй Родиной.

Лишённые детства

Одна сотрудница жены переехала после развода с мужем в сырой, тесной барак с многочисленными соседями и удобствами во дворе. Народ здесь попался простой, деревенский. По праздникам и в дни зарплаты все собирались на большой кухне, за общим столом, много пили и горланили песни. Она же жила особняком и не принимала участия в этих гулянках. Соседи недолюбливали её: им казалось, что она просто презирает их. Однако открыто свою неприязнь к ней показывала лишь одинокая двадцатипятилетняя девушка, которая с первого дня невзлюбила её — они постоянно ругались друг с другом. Однажды женщина купила себе ко дню рождения красивое платье, и та вдруг совсем перестала с ней разговаривать. Через неделю, вернувшись с дочерью из городской бани, она распахнула дверь комнаты и увидела на полу своё платье, безжалостно изрезанное ножницами.

Дверь в их комнату была заперта только, когда женщина работала в вечернюю смену: она боялась, что маленькая дочь Ирина может выйти одна на улицу и заблудиться. В такие дни девочка часами сидела у окна и смотрела на детей, которые весело играли во дворе, искрящийся под светом фонарей снег и пустые окна растущих на глазах высотных домов. Однажды её с улицы окликнул дворник, дядя Лёня. Она открыла ему форточку.

— Ну что, грустишь? — спросил он. — Гулять хочется?

— Да, очень, но я не могу: меня мама закрыла, — сказала Ирина, с надеждой посмотрев на его доброе морщинистое лицо и покрытую инеем длинную бороду.

— А хочешь, я тебя вытащу на улицу через форточку? — предложил он, и девочка согласилась, но с одним условием, что он поможет её влезть обратно до прихода матери.

Так повторялось несколько раз до тех, пока однажды дядя Лёня не задержался и Ирине пришлось ждать в коридоре, потому что на улице вдруг разыгралась метель. После этого мать разрешила ей гулять одной.

Соседские девчонки долго не хотели принимать Ирину в свою компанию. Первый раз она подошла к ним, держа в руке большое спелое яблоко, которым её угостил дядя Лёня.

— Девочки, можно мне с вами поиграть? — смущаясь, сказала Ирина.

— А яблоко дашь попробовать? — спросила одна из них.

Ирина, не задумываясь, протянула ей яблоко. Та отгрызла кусок от него и передала другой девочке. Так они откусывали по очереди, пока от яблока ничего не осталось. Потом начали дразнить Ирину, несколько раз толкнули её в снег, и она, заплакав от обиды, ушла в другой конец двора, где ребята играли в хоккей и катались с горки.

В начале 4-го класса мою будущую жену перевели из простой школы в интернат. По выходным она жила у старшей сестры, которую взяли к себе на воспитание родители матери. Та навестила свою дочь только в октябре, принеся пакет замороженных персиков. Девчонки в интернате держались стайкой и игнорировали её. Теперь они захотели с ней дружить, но как только все персики (они тогда продавались в киосках «Мороженое» и выглядели весьма аппетитно) были съедены, дружбе мгновенно пришёл конец.

О разном

Жадность. С моей женой работал один деревенский парень, известный своей крайней скупостью. Однажды весной он с товарищем катался на лодке и, случайно перевернувшись посередине реки, очутился в ледяной воде. Второй парень сбросил с себя верхнюю одежду, чтобы она не мешала ему плыть, он же пожалел бывшую на нём недорогую синтетическую шубу и чуть было не утонул из-за своей жадности. Кроме того, он вообще старался экономить на всём, поскольку копил деньги на машину. Дома парень соорудил из простой картонной коробки нечто вроде кассы с тридцатью отделениями и в каждое из них клал по пять рублей. Это была максимальная сумма, которую они с женой могли истратить на свою семью с одним ребёнком за день. Поэтому он очень болезненно переживал всякие непредвиденные расходы и неожиданные денежные потери, нарушавшие установленные нормы.

Противление злу насилием. Как-то не доходя до дома, наша соседка по