Ефим Гаммер - Март 1953-го

Нас называли «перекатиполе», так что мы подходили под понятие «голь». К тому же мы были горазды на разные выдумки. Хитрости, может, у нас и не имелось в запасе, но при наличии ума несложно обрести и ее.

И обрели, вспомнив, что требуется «пораскинуть мозгами» при желании кого-то оштрафовать, вернее, прицепиться за сущий пустяк, скажем, за переход улицы в неположенном месте, как будто здесь Нью-Йорк и машины носятся как угорелые.

С мозгами у нас полный порядок. У меня два полушария в голове, и у Леньки не меньше — просвечивай хоть рентгеном. Если пораскинуть ими, получается на выходе математического расчета — четыре. В переводе на нормальный язык: мозговых извилин на полкилометра — ровно столько, сколько до будки дедушки Аврума, где чуть ли не днюет и ночует дядя Жора-милиционер.

Пешодралом туда минут тридцать, а бежать — так дорога становится в три раза короче, конечно, не в длину, а по времени.

Помчались — не угонишься!

Мимо часов «Лайма», где свиданку назначают влюбленные в девушек парни.

Мимо городского канальчика, где ловится всего лишь казарага-колючка.

Вдоль по улице Ленина, прежде — Свободы, оставляя сбоку так и не переименованный на советский лад памятник Свободы («Милды»).

Мимо Верманского парка, названного после победы Кировским.

Мимо, мимо, мимо. Как пуля, летящая мимо всего, что остается в стороне от цели. И с размаху угодили прямо в мишень. Но в будку чистильщика обуви не заскочили, ибо оттуда стремительно вымахнул как ошпаренный здоровенный мужик с перемазанной черным сапожным кремом мордой. А следом за ним дедушка. Здоровой — не хромой ногой — он поддал своему визави под зад, да притом с такой копытной мощью в одну либо две лошадиные силы, что того выбросило по инерции на проезжую часть улицы Кирова — в неположенном для пешехода месте. И тут же послышался предупредительный милицейский свисток и строгий окрик старшины Жоры:

— Стой! Куда тебя понесло?

— Я… я…

— Ты! Ты! Нарушаете, гражданин. Здесь не переходной участок дороги.

— Я не самостоятельно. Меня толкнули.

Жора-дегустатор, который обходил чистильщиков обуви на предмет проверки качества ваксы и сапожных щеток, приблизился к нарушителю и сделал вид, что понюхал возле гневной его физиономии воздух.

— Пахнете, гражданин, несъедобным запахом. Водочка?

— Ну…

— Четвертинка?

— Мерзавчик.

— Не будем гадать на кофейной гуще. И в прицепе к водочке два пива?

— Воскресенье же сегодня, командир. Разве не заметили, выходной?

— Для кого выходной, гражданин, а для обслуживающего персонала вполне рабочий день. Правильно я говорю, если пораскинуть мозгами? — повернулся к дедушке Авруму.

— Совершенно точно. Настолько правильно и верно, что я пошел бы с вами в разведку, — кивнул дедушка Аврум, делая в словесном выступлении нажим на личное местоимение «вы» — в знак уважения к мундиру и чтобы нарушитель спокойствия не догадался о приятельских его отношениях с представителем власти.

— В разведку в следующий раз, — облизнулся Жора-дегустатор, но относительно неприметно, чтобы источаемым душком вишневки не повлиять на ход мыслей любителя выпить. — А сейчас доложите, почему у гражданина — мы еще посмотрим его паспорт! — ваксой измазюкина рожа? Не заплатил за обслуживание?

— И оскорбил нехорошими словами.

— Какими? Нецензурными?

Дедушка посмотрел на нас, догадывающихся, какими примерно словами оскорбил его мужик, побитый по мордасям сапожной щеткой.

— Цензурными. Но не подходящими для дружеского общения. За какие по морде бьют, когда нет ножниц, чтобы отрезать язык.

— И штрафуют?

— Штрафуют за переход улицы не по правилам. А за то, что он сказал цензурными словами, бьют по морде.

— Но вы его не били?

— Нет, я уже старый. Я попросил его выйти по-хорошему и чтобы он больше не говорил: «Жалко, что Гитлер вас всех не дорезал!»

— А он?

— Он как сумасшедший побежал от моей просьбы через дорогу, нарываясь на штраф.

— Значит?

И этот ненормальный, решивший за бесплатно выглядеть король королем в начищенных туфлях, выложил, точно миленький, дяде Жоре-милиционеру наличные. И пошел умываться в баню, куда его послал дедушка Аврум.

Для справки: бани тоже работали в воскресенье, как и чистильщики обуви. И милиционеры работали тоже, когда не отдыхали. А отдыхали они обычно после работы. И в этом мы убедились воочию, видя, что, отработав со штрафом, Жора-дегустатор пошел отдыхать. С этой целью запихнулся в будку, сел в кресло клиента, поставил ноги на колодку, будто вознамерился навести марафет с глянцем на свои сапоги. Но на самом деле мысли его были далеки от сапог, а витали вблизи от булькающего горлышка литровой бутыли с самодельной вишневкой.

Дедушка Аврум налил своему спасителю стаканчик, налил себе, сказал «лехаим», и они синхронно выпили за один прием то количество настойки, что мы с Ленькой цедили бы по каплям часа два.

— Хорошо пошла, если пораскинуть мозгами.

Дедушка Аврум «пораскинул мозгами» и налил еще. И Жоре налил, и себе. А нам не налил, хотя видел, что и мы облизываемся липкими языками, как давеча его собутыльник. Но облизывались мы не из-за вишневки, а для привлечения внимания, чтобы выманить его на тротуар и намекнуть, что из Органов приходили за Абрашей.

Однако в присутствии милиционера не намекнешь. В присутствии милиционера лучше на эти темы помалкивать.

Дедушка был не телепат: о наших тайных мыслях не догадывался. Он совсем по-иному воспринял наши желания, дал рубль на двоих и сказал:

— Имейте удовольствие сбегать на уголок, к газировщице Дорочке. И скажите ей на милость: «сиропа на два толстых пальца».

Кто откажется? Сбегали с удовольствием. Выпили — с еще бóльшим. И вернулись с наполненным под завязку пузиком сладкой шипучки. Пузырьки от медовой жидкости поднимались из глубин живота наверх и, лопаясь в горле, пьянили без всякого алкоголя мозги, которыми необходимо, по совету старшины, пораскинуть, чтобы принять верное решение.

Мы и приняли «верное» решение.

Какое?

Само собой, необдуманное, что и происходит под хмельком даже у башковитых людей.

— Дядя милиционер, — начал я. — Что вы скажете, если обнаружите сегодня в центре города стреляный патрон?

Жора-дегустатор, за неимением лупы, верной спутницы другого сыщика — Пинкертона, посмотрел на меня с детективным интересом сквозь пустой стакан.

— Я скажу: «произошло преступление». В особь, если на расстоянии пистолетного выстрела заодно с гильзой отыщется бездыханный труп.