Дмитрий Жуков - Русские писатели XVII века

Француз Вавила, в прошлом протестант, был истинным сыном века, когда все богословие пронизывалось ощущением близости конца мира. Эсхатологизм немало повлиял и на Реформацию — Лютер ждал светопреставления и призывал покаяться перед страшным судом. Многие и на Руси верили в близкий конец света. Сперва считали, что он наступит в 1492 году, то есть в 7000 году от начала мира по библейскому летосчислению. Благополучно пережив эту дату, одни зарядились здоровым скептицизмом, другие говорили, что конец придет в 8000, то есть в 2492 году, а третьи — и таких было много — предсказывали конец мира в 1666 году, так как в «Откровении Иоанна» антихрист зашифровывался числом 666.

Неронов и его молодые последователи воспринимали несовершенства бытия не столь пессимистично — они видели выход в исправлении народной морали и избрали иной путь борьбы, положив начало совершенно новому виду русского подвижничества. Не от мира уходить, а идти к миру, проповедовать, разоблачать, и если придется пострадать за это, что ж, кто из праведников не страдал? Потом они число побоев и гонений будут ставить себе в заслугу. Претерпевая мучения с невероятным стоицизмом, в своих «житиях» и посланиях они перечисляют побои как знаки отличия.

Вернувшись из ссылки, неугомонный Неронов собрал вокруг себя девятерых нижегородских протопопов и священников, которые и подали новому патриарху Иоасафу «память», или доклад, о неприглядности церковных нравов, о «нерадении поповском от многого пьянства и бесчинства».

Этот любопытный документ, написанный Нероновым в 1636 году, рисует весьма живую картину.

Вот церковь. Идет богослужение. Церковный причт читает молитвы и поет… Но как? Спеша поскорее отделаться, служители читают и поют все разом и каждый свое, «говорят голосов в пять и в шесть и боле, со всяким небрежением, поскору». Гам стоит невероятный, ни слова нельзя разобрать, но прихожане довольны: отбарабанил причт, и можно идти по своим делам.

Да никто и не слушает службу. Прихожане ходят по церкви, разговаривают, спорят и даже дерутся «с бесстрашием». А попробует поп сделать замечание, его тут же начинают поносить, того и гляди намнут бока. Впрочем, попы тоже хороши, сами в церкви болтают, чревоугодники и пьяницы.

Многочисленное потомство попов во время службы играет в церкви, гоняет по алтарю. По церкви ходят какие-то люди с иконами на шее и блюдами в руках, собирают деньги якобы «на созидание храма», а потом пропивают их в кабаках. На полу бьются, вымаливая деньгу, «бесноватые», оказывающиеся «целоумными». Кричат шпыни, пристают к людям мошенники в черных иноческих одеждах и при веригах, завывают мнимые калеки, будто бы покрытые гнойными язвами, а на деле вымазанные говяжьим мозгом с кровью.

Неронов не преувеличивает. Тому подтверждение «память» патриарха Иоасафа о прекращении беспорядков в московских церквах, повторявшая почти буквально доклад нижегородцев.

Патриарх требовал от попов, чтобы в церквах покончили с диким галдежом, называемым «многогласием», и служили не больше чем в два-три голоса. Аввакум у себя в церкви служил «единогласно». Но если даже в Москве удлинение службы вызывало громкий ропот, то в провинции, где до царя далеко, а до бога высоко, начальники с попами не церемонились. Так проясняется конфликт Аввакума с Иваном Родионовичем, дошедший до «грызения перстов», стрельбы из пистолей и изгнания из села.

Но не только это возмущало Неронова и его сторонников. Они обрушиваются на полуязыческий быт своих прихожан, на веселую, разудалую Русь.

От рождества до богоявленья гремит праздником Поволжье: браги — море разливанное, по домам ходят ряженые в масках-личинах, «косматые и зверовидные», позади хвосты привязаны. Носят с собой лошадь из луба, украшенную шелковыми расшитыми полотенцами и колокольчиками. А кто вырядится в быка — Тура (этот обычай остался от культа бога Ярилы) и поет непристойные песни:

Ой Тур, молодец удалой!Он из города большогоВызывал девицу краснуС ним на травке побороться,Ой Дид Ладо, побороться…

В праздник вознесения со всех сел и деревень съедется народ на луг перед монастырем; корчмари с кабаками и «всякими пьяными питии» прибудут; вожаки с учеными медведями и собаками соберутся; скоморохи в личинах, «в бубны бьюще и в сурны ревуще», зазывают людей на зрелище «позорное», сыплют прибаутками, высмеивая и попов.

Любит народ скоморохов, и начальство даже их под защиту берет.

«И зело слабеет, — по словам Неронова, — род человеческий от многих прелестей сатанинских» и от церкви отвращается. Не нравится ему, что народ на качелях любит качаться, что на кулачках по праздникам дерется, что хранит языческий обычай березам поклоняться. Сносят жены и девицы под дерево яства всякие, в ладоши плещут, песни поют, пляшут, а то и свивают березовые ветви в кольца и сквозь те кольца целуются. Жгут костры и всю ночь до восхода играют и через костры скачут…

«Ревнители благочестия», как позже называли Неронова и его единомышленников, связывали в единый узел язычество и пьянство, неблаголепие церковной службы и сквернословие («Бесстыдной, самой позорной нечистотой языки и души оскверняют»), нерадение попов и свободу нравов, нежелание молодых крестьян венчаться в церкви.

В писаниях морализаторов XVII века, которых народ называл святошами и ханжами, почти ничего не говорится о трудолюбии и предприимчивости русских людей, об их высоком чувстве собственного достоинства и большом художественном таланте. Изголодавшаяся в Смутное время по мирному труду, Русь пахала землю, возводила каменные и рубила деревянные храмы, украшала свои жилища чудесной резьбой, осваивала сибирские просторы, писала иконы… Каждый третий на Руси был искусником — либо живописцем, либо резчиком, либо вышивальщицей… Но имена их редко запечатлевались на бумаге. Все это было обыденным, привычным, а на бумагу заносились события исключительные — войны, убийства, разбой, смены и деяния правителей, политические схватки. И бесчисленные обвинения, обвинения. А обвинения, какими бы они ни были — правдивыми или клеветническими, содержат в себе одно отрицание.

Нижегородцы не были одиноки — из других городов в Москву сыпались челобитные, в которых и сами епископы обвинялись в недостаточном рвении, недостойной личной жизни… И Москва откликалась грозными указными грамотами.

Ко времени изгнания Аввакума из Лопатищ ревнители благочестия уже прочно осели в столице.

Аввакум уповал на их поддержку и не ошибся…

Совсем недавно случились в Москве большие перемены. Скончался первый царь династии Романовых Михаил Федорович, и на престол вступил его пятнадцатилетний сын Алексей Михайлович.