Гай Гибсон - Бомбы сброшены!

Я уже не слышал, что он мне говорит. Первое, что я осознал, было чувство беспросветного отчаяния. Нечто подобное я испытал лишь много лет спустя, когда дотянул до аэродрома на изрешеченном вражескими пулями самолете полумертвый от потери крови. Но во мраке отчаяния я вдруг понял, что человеческий фактор остается одним из самых важных на войне. Секрет победы кроется в железной воле бойца.

Я совершенно не представляю, сколько времени говорил командир. Что именно он говорил, я тоже не запомнил. У меня внутри все горело от негодования, а в голове молотом стучала одна мысль: «Не смей… Не смей… Не смей…»

Потом голос адъютанта вернул меня к действительности: «Вы свободны».

Теперь я впервые взглянул на него. До этого я даже не представлял, как он выглядит. Он ответил мне ледяным взглядом. Но я уже полностью овладел собой.

Через несколько дней началась операция по захвату Крита. На аэродроме ревели моторы, а я сидел в своей палатке. Битва за Крит превратилась в ожесточенную схватку между «Штуками» и британским флотом. Крит был островом. Военная наука и весь опыт войны говорили, что отбить остров у англичан может лишь более сильный флот. Но Англия была морской державой, а Германия — нет. И уж, конечно, не малая ширина Гибралтарского пролива мешала нам перебросить к Криту свой флот. Но все-таки мы опрокинули считавшуюся до сих пор незыблемой военную аксиому, вырвав у англичан господство на море. Их флот был сметен бомбами наших пикировщиков. А я сидел в своей палатке.

«…до получения новых приказов вы не будете летать в моей эскадрилье!» Тысячи раз на дню эта фраза жалила меня, язвительная, презрительная, насмешливая. Я слышал за стенами палатки, как вернувшиеся из вылета экипажи обсуждают свои атаки, а также действия высаженных на остров парашютистов. Иногда я пытался убедить кого-нибудь из пилотов разрешить мне слетать вместо него, но все было бесполезно. Даже мои друзья не могли для меня ничего сделать. Как ни странно, я начал замечать что-то вроде сочувствия на лицах моих товарищей, и мне с трудом удавалось заглушить растущие вспышки гнева. Когда самолеты разбегались по аэродрому, чтобы взлететь, я зажимал ладонями уши, чтобы не слышать музыку моторов. Но я не мог ее не слышать. Мне приходилось ее слушать. Но я был бессилен! «Штуки» совершали один вылет за другим. В ходе битвы за Крит они творили историю. А я сидел в своей палатке, сжигаемый яростью.

«Мы уже знаем друг друга!» Но ведь это совершенно не так. Мы вообще не знаем друг друга. Я был уверен, что уже сейчас могу стать полезным эскадрилье. Я уверенно управлял самолетом. Я желал участвовать в боях. Но предвзятость стояла между мной и моим лавровым венком. Именно предвзятое мнение моих начальников лишало меня шанса доказать ошибочность их так называемого «суждения».

Я знал, что должен доказать им, что ко мне относятся крайне несправедливо. Я не позволю их предвзятости помешать мне сражаться с врагом. Но это не значило, что я должен нарушать дисциплину, я понял это лишь сейчас. Снова и снова желание взбунтоваться вспыхивало во мне. Дисциплина! Дисциплина! Держи себя в руках, только полное самообладание позволит тебе добиться чего-либо. Ты должен понимать других, даже их ошибки, серьезнейшие ляпы старших офицеров. Нет другого пути научиться командовать подразделением лучше, чем они. И точно так же ты должен понимать ошибки своих подчиненных. Сиди спокойно в палатке и зажми в кулак свое негодование. Твое время еще придет, и ты еще покажешь, на что способен. Никогда не теряй уверенности в себе!

Глава 2

Война против Советов

Бои на Крите медленно шли к завершению. Я получил приказ перегнать поврежденный самолет для ремонта на завод в Котбусе и там ждать дальнейших приказаний. В Германию я возвращался через Белград и Софию.

Я торчал в Котбусе, не имея никаких сведений о своей группе и совершенно не представляя, что будет со мной. В последние несколько дней начали упорно циркулировать слухи о новой кампании. Их подтверждало то, что наземный персонал и летные части начали массовое перебазирование на восток. Большинство людей, с которыми я обсуждал эти слухи, были уверены, что русские пропустят нас через свою территорию для нанесения удара по Ближнему Востоку, чтобы мы могли захватить нефтяные месторождения и другое сырье, которое питало военную промышленность союзников. Мы нанесли бы удар с совершенно неожиданного направления. Но все это оказалось досужей болтовней.

22 июня в 4.00 я услышал по радио, что сегодня объявлена война России. Как только занялся рассвет, я помчался в ангар, где ремонтировались самолеты эскадры «Иммельман», и попросил предоставить мне любую исправную машину. Незадолго до полудня я добился желаемого, и больше ничто не удерживало меня в Котбусе.

Считалось, что моя группа находится где-то в районе границы Восточной Пруссии и Польши. Сначала я приземлился в Инстербурге, чтобы навести справки. Там я получил информацию из штаба Люфтваффе. Место, которое мне было нужно, называлось Рачи. Я приземлился там через полтора часа среди массы самолетов, которые только вернулись из боевых вылетов и сейчас готовились снова взлететь, как только их заправят и перевооружат. Аэродром буквально кишел самолетами. Мне потребовалось довольно много времени, чтобы найти свою эскадрилью, которая раньше встретила меня довольно холодно, и которую я не видел после Греции. В штабе группы на меня не обратили внимания, так как были по горло заняты подготовкой нового вылета.

Командир через адъютанта приказал мне отправляться в первую эскадрилью. Там я представился обер-лейтенанту, командовавшему эскадрильей. Он пребывал в мрачном настроении и без энтузиазма приветствовал меня, так как штаб эскадры поставил на мне клеймо паршивой овцы. Однако он скептически относился ко всему, что говорили сослуживцы, и в этом мне крупно повезло, так как он не был заранее настроен против меня. Мне пришлось передать самолет, который я пригнал из Котбуса, и в следующий вылет я должен был отправиться на какой-то совсем древней машине. С этого момента лишь одна мысль крутилась у меня в голове: «Я должен показать все, чему научился, чтобы доказать, что прежнее отношение ко мне было несправедливым». Я летал ведомым у командира эскадрильи, который приказал мне следить за техническим состоянием самолетов эскадрильи в промежутках между вылетами. С помощью старшего механика я должен был добиться, чтобы как можно больше самолетов находилось в исправном состоянии. Для этого приходилось постоянно держать связь с инженером группы.

Во время полетов я держался на хвосте самолета командира словно репей, поэтому он вполне серьезно боялся, как бы я его не протаранил. Однако потом он увидел, что я полностью контролирую ситуацию, и успокоился. К вечеру первого дня я совершил 4 вылета за линию фронта в район между Гродно и Волковысском. Мы обнаружили огромные массы русских танков вместе с длиннейшими обозами. В основном это были танки типов КВ-1, КВ-2 и Т-34. Мы бомбили танки и зенитные батареи, обстреливали из пулеметов автомобили и повозки со снабжением для танков и пехоты. На следующий день первый вылет мы совершили в 3 часа утра, а последний — в 10 часов вечера. О нормальном ночном отдыхе пришлось забыть, поэтому мы использовали каждую свободную минуту, чтобы рухнуть в траву под самолетом и немедленно уснуть. Если кто-то вызывал нас, мы шли на голос как сомнамбулы, даже не сознавая, что делаем. Вообще мы жили, словно во сне.