Шопенгауэр. Для тех, кто хочет все успеть - Эдуард Львович Сирота

период, да и потом, годы спустя. Юношеская потребность в самоутверждении нередко выражалась в противостоянии попыткам матери командовать им. Он почти не видел и не признавал за нею такого права, тем более что еще свежи были в памяти порядки отцовского дома, где все решает мужчина. И все это так или иначе сочеталось с некоторой тягой к матери, в которой он сам себе почти не признавался, – детская недоласканность давала себя знать. Все эти переживания наводили Артура на мысли о неизбежности и вечности человеческого страдания, от чего бы оно ни исходило: от наших о нем представлений или от внешней безучастной к людям силы. Развитие этих мыслей мы увидим несколько позже – в философских трудах Шопенгауэра.

«Обожание не выносит близкого расстояния, так как при личном общении с обожаемым объектом обожание тает, как масло на солнце»

Полтора года в Веймаре не прошли даром – это тоже было этапом становления будущего мыслителя.

Совершеннолетие принесло ему долю в отцовском наследстве – около двадцати тысяч талеров. При тогдашней среднебанковской ставке 5 % годовых это означало тысячу в год – достаточно для того, чтобы не думать о куске хлеба и посвящать жизнь природным наклонностям и интересам.

Летом 1809 года Артур с матерью совершили поездку в Иену к Гёте за рекомендацией в университет, но никаких последствий это не имело – Артур поступал на общих основаниях.

Геттингенский период

Осенью 1809 года Артур Шопенгауэр, двадцати одного года, отправился в Геттинген поступать в университет.

РУДОЛЬШТАДТ

Город в Тюрингии (Германия), известен с 776 года

Выбор его не определялся географическим удобством – в противном случае к его услугам был бы, например, ближайший к Веймару Йенский университет. Но у Геттингенского университета было два неоспоримых достоинства, которые Артур, без сомнения, не мог не принять во внимание: «аристократический» статус и сильная подготовка в эстетической и естественно-научной областях. Второе немаловажно. Мы знаем Шопенгауэра как философа, но обучение он начал на медицинском факультете, проучившись на нем два семестра.

Это обстоятельство, как ни парадоксально, ускорило и определило окончательный научный выбор Артура Шопенгауэра. Существенную, если не ключевую роль в этом сыграл, как это нередко бывает, преподаватель ведущей дисциплины. Профессор Блюменбах в своих лекциях регулярно связывал сугубо практические, медицинские вопросы с вопросами философскими. Строение человека, его физиология – в них профессор усматривал модели мироустройства, иллюстрацию всеобщих связей, находил аналогии с другими областями знания. Эта связка материального, осязаемого и высшего, выходящего за пределы нашего познания обосновывала поклонение вселенскому творцу, но не Богу, а природе. Акцент делался не на богоборчестве, а на требовании осознания человеком своей довольно скромной значимости в этом огромном и до конца не постижимом мире.

«Самоубийца именно потому и перестает жить, что не может перестать хотеть»

Подобные воззрения укладываются в концепцию натурфилософии, ставшей популярной несколько позднее. Отсутствие же резкого размежевания с точными науками формировало у студентов, в том числе и у Шопенгауэра, целостное восприятие мира. От этого до собственно философии – науки, охватывающей всеобщие закономерности, – буквально один шаг. И Артур сделал этот шаг. С третьего семестра он перешел к изучению философии, что означало истинное начало собственного пути. Его материальное положение позволяло ему вести жизнь среднего рантье, но заложенная с раннего возраста прагматичность требовала ориентироваться на какую-либо «профессию в руках». Философия таковой, разумеется, не являлась, зато предстала его истинным призванием.

НАТУРФИЛОСОФИЯ

Направление философской мысли с XVIII века; сплав философии и естествознания

К осознанию призвания люди идут разными путями. Кто-то с детства четко знает, чем хочет заниматься, имеет таланты и склонности к чему-либо. Кто-то успевает перепробовать множество занятий, прежде чем найдет себя. Кто-то вообще не имеет призвания как такового, руководствуясь конъюнктурой и возможностями. А кто-то приходит к нему долгой и непрямой дорожкой – это относится и к нашему герою, хотя длительность поиска себя здесь не самая впечатляющая: иные блуждают по жизни и много дольше.

«Мир во всех отношениях, безусловно, плох: эстетически он похож на карикатуру, интеллектуально – на сумасшедший дом, в нравственном отношении – на мошеннический притон, а в целом – на тюрьму»

Многие к тому возрасту, когда Шопенгауэр только поступил в университет, его уже почти заканчивали, но, с другой стороны, это обстоятельство позволяло ему ощущать себя старше и опытнее товарищей по студенческой скамье. Он и вправду был несколько в стороне от обычной для студентов этого «статусного» заведения заносчивой задиристости. Как и в Готской гимназии, к нему прислушивались, в студенческом научном кружке он выделялся характерным грубовато-парадоксалистичным полемизмом, нередко бывал в центре внимания, что так контрастировало с веймарскими салонными вечерами у матери, но сближение и товарищество носило поверхностный характер. Близкой дружбы у Артура и здесь не сложилось ни с кем – лишь приятельство по обстоятельствам.

«Восклицать с энтузиазмом: „честь выше жизни“ – значит, в сущности, утверждать: „наша жизнь и довольство – ничто; сутьв том, что думают о нас другие“»

Подлинными друзьями Артура Шопенгауэра были книги и мысли. В ряду мыслителей всех веков такая картина весьма распространена: философы – существа надмирные. У них ищут мудрости и совета, но как нелепы те, кто идет к философу за житейской консультацией! Купить или продать, жениться или развестись, будет ли урожай – не получив ясного ответа на подобные вопросы, люди, не понимая, что обратились не по адресу, машут рукой и приходят к выводу, что «от этих умников никакого прока нет», уходят и не желают знать мыслей тех, кто думает о высших материях. Поэтому философия как занятие почти однозначно сулит непонимание и предопределяет одиночество.

Сознавал ли такую перспективу Шопенгауэр? Скорее всего, да, хотя сформировавшийся уже характер особенно и не требовал бурного общения, а посему подобное будущее вряд ли сильно страшило Артура. Или он об этом пока не задумывался? Но свой путь он уже понимал четко. Гостя как-то в Веймаре, он имел беседу с уважаемым престарелым «слугой просвещения» Кристофом Виландом. Тот спросил Артура, чего он ждет от занятия такой непрактичной наукой, как философия, на что получил ставший впоследствии классическим ответ: «Жизнь – сомнительная штука; я вознамерился посвятить себя ее осмыслению».

Кристоф Виланд (1733–1813) – видный немецкий поэт и идеолог искусства, литератор и издатель

Это запомнилось, и при случае Виланд сказал матери Артура в присутствии Гёте, что юноша будет крупной фигурой и оставит свой