Михаил Ишков - Никола Тесла. Изобретатель тайн

Ознакомительный фрагмент

В это верится с трудом.

Что касается Земли, теперь даже в университетских учебниках редко встретишь имя того, чьими усилиями сформировался новый — электрический! — мир.

Его отодвинули в сторону всякого рода Маркони, Томсоны, Пьюпины. Потомки отделались от него наименованием единицы магнитной индукции, сказками насчет Тунгусского метеорита и бредовыми идеями инопланетного происхождения. Это было так по-человечески.

Он держался достойно, без уныния и покаяния. Ему было наплевать на присутствие потомков. Как и его вымышленные собратья, капитан Немо и инженер Гарин, он привык действовать в одиночку. Он отказался от семьи, он пресекал всякое, даже малейшее вмешательство в свою личную жизнь. Он научился разговаривать с самим собой, что вполне подтверждало его неземное происхождение. Он был готов рассказать о самом себе и не боялся выслушать приговор потомков. В надежде на понимание он был готов переворошить свою память, и, самое важное, у него еще хватало сил изобрести собственное прошлое. Укоры памяти не страшили его.

Многие ли из нас в преддверии смерти способны выдержать укоры памяти?

Я спрашиваю: многие ли из вас в ожидании своего смертного часа способны выдержать напоминание о прошлых грехах?

То-то!

А вы советуете не безумствовать.

Я, потомок, по рукам и ногам связанный договором на производство тайн, сразу почувствовал, что угодил на крючок к этому самому загадочному, самому необычному субъекту на земле, с такой легкостью обращавшегося с тайнами. Он был дока в этом деле.

Что ж, поучимся.

Старик обладал завидной способностью изобретать то, что другим не под силу. Ему всегда доставало фантазии и умения быть если не первым, то единственным. Несмотря на то что этот потерявший родину серб был падок на лесть, позволял себе лукавить, был обидчив, тщеславен, а порой просто мелочен, с ним было интересно. Пусть он нередко пытался спрятаться за обстоятельства, частенько вымышленные, пусть то и дело к месту и не к месту жаловался на происки врагов и легкомысленно намекал, что где-то там, на другой планете, в таинственной Сербии или в созвездии России, его ждали бы нескончаемые похвалы, таскание по планете на руках, — его хотелось слушать. Он сумел уверить меня, потомка, что только там, в гористой местности, можно построить установку, с помощью которой так просто качать энергию из-под ног, из самой плоти нашей родной планеты.[5]

Его мания гипнотизировала, он был способен заворожить любого. Он предложил мне сесть, сам устроился напротив. Положил ногу на ногу, запахнул полу темно-синего халата, закурил.

— Мне с детства была предназначена стезя священника. Так решил мой отец. Эта перспектива, как черная туча, висела надо мной. В будущее я вглядывался со страхом, и если бы не помощь издалека — из того пространства, которое вы теперь называете «космическим», а мы в мои лучшие годы — «свободным» или «межпланетным» и в котором я мысленно блуждал в компании с самим собой, — я бы никогда бы не добрался до Нью-Йорка, до этого тридцать третьего этажа.

Что Нью-Йорк! Если бы я послушался отца, я вообще вряд ли выжил.

В тот год мы воевали с турками, и мне довелось полюбоваться на повешенных, забитых до смерти, застреленных, четвертованных, насаженных на кол людей. Видел отрубленные головы, видел детей, наколотых на штыки, словно куропатки на шампурах в нью-йоркских ресторанах.

К счастью, мне посчастливилось избежать плена, и в 1875 году я вернулся в Госпич. В следующем семестре начал учебу в Австрии, получив от приграничного военного министерства стипендию.

Но до этого я переболел холерой, и все по причине непреклонности отца, упрямо желавшего видеть меня попом. Впрочем, даже переболел я не так, как все остальные земляне. Эта нудная, обессиливающая хворь, которую местный доктор отказывался признавать холерой, девять месяцев изводила меня. Я окончательно лишился сил и вновь оказался на пороге смерти. Во время одного из губительных приступов, который вполне мог оказаться предсмертным, в комнату вбежал отец.

Как сейчас вижу его мертвенно-бледное лицо. Он попытался ободрить меня. Он спросил, что я сам думаю о своей болезни. Я с трудом ответил — может, мне и удастся поправиться, если ты разрешишь мне изучать инженерное дело.

— Ты поступишь в лучшее в мире техническое учебное заведение, — торжественно заверил он, и это были не пустые слова. У Милутина всегда так — сказал как отрезал. С моей души спал тяжкий груз, но, откровенно говоря, я молил Бога, чтобы эта клятва не запоздала. На следующее утро к нам в дом постучалась какая-то старушка и предложила напоить меня отваром из каких-то бобов. Эту старуху я больше никогда не встречал, мать не любила вспоминать о ней. Попив отвар, я сразу пошел на поправку, чем вновь прославился в нашем маленьком унылом Госпиче. Жители приходили к нам полюбоваться на нового Лазаря. Когда я окончательно встал на ноги, отец настоял, чтобы я провел год на свежем воздухе, занимаясь оздоровительными физическими упражнениями.

Я вынужден был согласиться. Осуществление неизвестной, непонятной мне самому мечты откладывалось. Нагруженный охотничьим снаряжением и связкой книг, я бродил по горам, и это общение с природой, наблюдения за природными электрическими явлениями, которых у нас в горах всегда в избытке, навсегда сдружили меня с грозами. Не могу сказать того же о звездах. Мы так и не смогли найти общий язык. Я пытался заговорить с ними, но ответа не дождался. Они были холодны и молчаливы и позволяли разве что изучать себя…

Он не договорил. Притушил сигарету в пепельнице, затем бросил испытующий взгляд в мою сторону:

— Возможно, скрывали тайну моего происхождения?..

Я промолчал. Я не мог отделаться от ощущения, что в разговоре со мной, незримым и въедливо-любопытным потомком, старик вновь занялся своим любимым делом. Хотя что мог изобрести умирающий? Какую такую электрическую штуку, с помощью которой можно было перевернуть мир? Разве что собственное прошлое, играя с которым можно оправдать любые свои промашки или грехи, даже излишнюю страсть к саморекламе, обиду на конкурентов, неудачные и унизительные попытки навязать свою волю сильным мира сего, отказавшим ему в средствах на решение самой грандиозной технической проблемы — распространение электрической энергии без проводов.

Куда он звал меня? К чему заставлял прислушаться?

— У меня, — неожиданно сильным и ясным голосом продолжил Тесла, — зарождалось множество идей, обычно просто нереальных. Они являлись мне в виде пронзительных до боли видений. Жаль, что в ту пору я был безграмотным, как Эдисон, Маркони, профессор Элайхью Томсон или мой соотечественник Майкл Пьюпин. Этот проныра очень скоро сообразил, что куда больше он сможет заработать, выступая против Теслы и грабя его, чем помогая ему, поэтому он примкнул к Томсону и к так называемому «изобретателю радио» Маркони. Все его патенты либо мошенничество, либо похищены у меня.