Григорий Речкалов - В небе Молдавии

- Та самая, за которую держался Хархалуп.

Все расхохотались, а Богаткин, старый авиационный служака, с трудом сдерживая улыбку, притворно нахмурился и принялся отгонять Ротанова от хвоста:

- На моего командира не наговаривай. И рулем перестань шуровать, трос перетрешь.

Летчики засмеялись еще громче.

Я все понял.

Оказывается, они решили, что не я избиваю Хархалупа, а он меня. Я бросился доказывать, но мне никто не верил. И это было горше всего. Радость от победы над Хархалупом сразу же исчезла.

Мне было хорошо известно, что Хархалуп сильный "пилотяга", а физически, во время перегрузок, способен разломать самолет. На что я надеялся? На упрямство и молодость? Отчасти.

Еще до вылета я старался внутренне мобилизовать себя. Хотелось доказать товарищам, что нельзя заранее обрекать себя на поражение, а в любом случае - биться до победного.

И вот теперь, когда нелегкая победа вырвана, друзья крепко задели мое самолюбие. Как они могли не поверить товарищу?! Почему заранее уверовали в победу "сильного"? Среди нас, молодых, авторитет Хархалупа был высок, но разве только в авторитете дело?

"Что поделаешь, - думал я, одиноко бродя по стоянке, - выходит, иногда авторитет действует на людей сильнее очевидных фактов. Конечно, в следующем вылете я буду стараться изо всех сил снова выиграть бой и доказать свою правоту, но в жизни ведь случается и другое: не только доказать, но и пикнуть тебе не дадут - лишь бы поддержать состарившийся авторитет."

Германошвили догнал меня. Подделываясь под мой шаг, он некоторое время шел молча - чувствовалось, ему хочется меня успокоить. Наконец Вазо решительно выпалил:

- Командир, я видел бой. Красивый был бой. Не знаю, кто кого бил, но клянусь моей матерью - ты бил, он бил, оба дрался хорошо.

- Спасибо, Вазо. Ты куда?

- Так... хотел сказать, что Вазо думает. Потом патрон тебе принесу, хороший, много патрон. Сами стрелять в конус будут...

Забота Германошвили растрогала меня, но стрелять я должен был не по конусу, а по наземным целям. Я сказал ему об этом. Вазо тут же нашелся:

- Ничего, мои патроны всегда попадут куда нужно.

В это время на стоянку зарулил "противник". Самолет сразу обступили. Я стоял поодаль и смотрел на Хархалупа. Даже с открытыми бортами кабина была узковатой для его могучих плеч. С помощью Городецкого он сбросил на землю парашют, стал на сиденье, снял с головы шлем, расчесал пятерней потные волосы и широко улыбнулся, обнажив крепкие, ослепительно белые зубы. "Таких только на плакатах рисуют", - подумал я, любуясь его атлетическим сложением.

- Тетерин! - весело крикнул он стоявшему у крыла круглолицему лейтенанту. - Как это у Козьмы Пруткова говорится о тузах?

- Не во всякой игре туз выигрывает, - глубокомысленно ответил тот, оглаживая большие залысины.

- Вот именно, - подтвердил Хархалуп, подняв указательный палец, и легко соскочил с плоскости: - В любом деле надо иметь в запасе хоть маленький, да козырь.

Меня всегда подкупала его спокойная немногословность. Вот у кого можно было поучиться рассудительности.

Присев в тени на самолетное колесо, Хархалуп внимательно посмотрел на меня.

- У тебя такой козырь есть, Речкалов. Понимаешь, я тебя и в третьей схватке потерял из виду. В одном я том же положении, понимаешь?

Без этого словечка "понимаешь" он жить не мог, вставлял его в разговор беспрестанно, как бы подчеркивая особую значимость сказанного.

- Ну, думаю, нет! Теперь старого цыгана не проведешь.

Летчики засмеялись. Все знали, что он цыган, родом из Молдавии, из-под Котовска.

Карие глаза Хархалупа поблескивали.

- Терпеть не могу у себя в хвосте посторонних. А тут - смотрю, Речкалов на меня жмет откуда-то сверху. И шнуры белые за крыльями, как веревки, тянутся, а диск винта уже где-то рядом с хвостом блестит, даже страшно стало. Ну, тут, понимаешь, такое меня взяло: "Никогда, думаю, Семен, не случалось такого, чтоб тебе хвост драли". - На широком лбу Хархалупа собрались упрямые морщинки. - Скорость за пятьсот, газ до упора. Рванул я ручку на себя сколько было силы. В глазах темно. Потом словно кто кулаком оглушил. Очнулся, в глазах круги: что с самолетом - не пойму. Очки слетели. Думал - Речкалов мне хвост отрубил. Поглядел - хвост на месте, а этот тип, - он кивнул на меня, - опять сзади!

- И вы поддались? - разочарованно спросил Дементьев.

Хархалуп сердито прервал его:

- Это вам не боевыми разворотиками в зоне отделываться.

Лейтенант легко "заводился с полуоборота" и в обиду себя не давал, но на этот раз ничего не ответил и притих. Все знали, что Дементьев избегает пилотажа, отделывается простыми фигурами и панически боится сорваться в штопор.

- А ты небось доволен? - добродушно улыбаясь, спросил меня Хархалуп. Молодец, хорошо драться будешь! Понимаешь? Ну, что молчишь?

- Если говорить по существу, товарищ старший лейтенант, этот бой никто не выиграл.

- Как же так - никто?

- Видите ли, мне ни разу не удалось поймать вас в прицел. Как же я мог победить? Неужели такая карусель будет и в настоящем бою?

В разговор вмешался неугомонный Тима Ротанов:

- А наши как дрались в Монголии? И не такие карусели закручивали. Там...

- Что было там, наши "монголы", к сожалению, не рассказывали, задумчиво произнес Хархалуп и тряхнул шевелюрой. - А стоило бы поговорить.

Действительно, я ни разу не слышал, чтобы Жизневский или кто-то другой делились воспоминаниями о своих боях в Монголии. Ходили, правда, слухи о подвиге Крюкова, о том, что он был сбит, горел в воздухе, спасся на парашюте. Но толком о его воздушном бое никто из нас не знал. Создавалось впечатление, что война, их опыт - сами по себе, а мы - сами по себе. Зубрим теорию, летаем, а зачем? Никто вразумительно не мог объяснить.

- Нет, Речкалов, зря ты думаешь, что никто в этом бою не выиграл. Ты выиграл. И выиграл уже тем, что перехитрил меня. Как я ни выкручивался, ты все равно настигал меня. Понимаешь? Но как? Вот чего я до сих пор не могу понять.

- Сам не знаю, - признался я. - К тому же, честно говоря, недоволен я боем. Разве таким должно быть настоящее воздушное сражение?

- Ты, Гриша, цену себе не набивай, - вмешался в разговор Тетерин. По-моему, любой противник удерет., если окажешься у него в хвосте; размышлять ему некогда - держат его в прицеле или нет.

Тетерин командовал у нас звеном и всегда старался показать, что человек он серьезный, вдумчивый. Делал все не спеша, ходил как-то по-особенному - широко, плавно переваливаясь с боку на бок. Разговаривал спокойно, рассуждения свои подкреплял афоризмами Козьмы Пруткова, на нас, молодых, посматривал свысока. Однако с доводами его я не согласился и заметил, что рассчитывать на слабость противника не стоит.