Анри Барбюс - Сталин

Он перебирается в Аджарию (это — южнее Грузии), в Батум, основывает там комитет и, по выражению Лакобы, «открывает новую страницу великой биографии». Поселившись в болотистом батумском предместьи Чаоба, Сосо поднимает рабочих на предприятиях Манташева и Ротшильда.

Полиция охотится за ним. Он быстро перебирается в другое предместье — Городок. Переселения с места на место осложняются для него тем, что повсюду приходится переносить с собой подпольную типографию — свой тайный громкоговоритель.

После демонстрации 1 марта, когда он шел впереди всех, словно живая мишень, и когда было убито 14, ранено 40 и арестовано 450 человек, пришлось снова переправить в другое место типографию, а с ней и того, кто заставлял ее говорить.

В окрестностях города находилось кладбище Соук-су. Сторож был свой человек, и на этом кладбище устраивались подпольные собрания (а потом сторожу приходилось тщательно подбирать окурки, разбросанные между мусульманскими памятниками).

В один прекрасный день на кладбище притащили типографию. Сторож принял из рук в руки два больших кувшина со шрифтом и станок. Весь этот груз он понес на соседнее кукурузное поле. Но тут ему пришлось броситься на землю, отряд жандармов, а за ним отряд казаков, — разумеется, они искали типографию.

Где же найти новое помещение для подпольного предприятия и его руководителя? Вспомнили про дом Хашима.

Старик Хашим своим простым сердцем мусульманского крестьянина сразу понял Сосо и проникся глубоким уважением к нему. Однажды он сказал ему: «Я, самый маленький и в прошлом загнанный человек, тебя признал. Я хочу сказать о тебе нечто такое, что не все знают. Ты — афырхаца … (герой героев). Ты рожден громом и молнией. Ты ловок и мудр, у тебя великое сердце».

Старик-крестьянин и его сын приютили в своем доме типографию, а вместе с ней устроился на чердаке и Сосо. И вот, в деревню стали приходить женщины в длинных мусульманских чадрах. Приглядевшись ближе, можно было заметить, что у них какие-то странные, грубоватые манеры: то были товарищи, прятавшиеся под чадрами, чтобы безопасней проникать в импровизированную типографию.

Каждое утро выходил из своего дома Хашим, почтенный старик в чалме, с белой бородой: он нес в руках полную корзину овощей и фруктов. Но под фруктами у него были брошюры и прокламации. Хашим становился у заводских ворот, продавая свой товар. Он хорошо знал покупателей и, кому надо, завертывал покупку в прокламацию.

А между тем таинственная работа, шедшая в доме, стук машины — внушали соседним крестьянам мысль, что гость Хашима, Сосо, фабрикует фальшивые деньги.

Они не очень-то хорошо знали, как надо отнестись к подобному ремеслу, явно требующему большого умения, но и чертовски сомнительному. И вот однажды вечером они являются к Сосо и говорят: «Слушай, Сосо! Хороший ты человек и хорошее дело ты делаешь. И чувствуем мы, что нам, беднякам, наверное скоро помощь от тебя придет. Ты вот целые ночи работаешь, печатаешь, а результатов что-то не видно. Когда же, наконец, ты пустишь в ход свои деньги?»

— Я печатаю, — ответил Сосо, — не деньги, а прокламации, в которых пишу о том, как нам тяжело живется и как нужно исправить эту беду.

— Хорошо, Сосо! — заявили старики. — То дело, которое ты делаешь, для нас не чужое дело. Помогать тебе делать фальшивые деньги мы, пожалуй, не стали бы, потому что, кроме крайней нужды в деньгах, мы больше в них ничего не понимаем. А вот … здесь мы много понимаем и теперь каждый из нас будет тебе неплохим помощником. До сегодняшнего дня тебя прятал один Хашим — спасибо ему за это, а теперь мы будем прятать тебя с твоей работой, насколько хватит у нас сил и уменья.

Нарушим хронологический порядок и заглянем в другую эпоху. Место действия прежнее — тот же сад Хашима, время — 1917 год. После революции старый крестьянин вернулся в родную деревню и осматривает свой сад. Много месяцев назад, когда ему пришлось спешно покинуть дом, он зарыл здесь в саду подпольную типографию. Но дом был тогда занят солдатами, а те, порывшись кругом, раскопали типографию и разбросали части машины по всему саду Хашим тщательно подобрал все куски и, сложив вместе, сказал сыну: «Смотри, это то, что помогало делать революцию».

Вернемся к апрелю 1902 года. Вот Сосо, куря папироску разговаривает с Канделаки. Сосо — это вон тот молодой худощавый брюнет в красном клетчатом шарфе, с черной бородкой романтического художника и черными, как смоль, волосами, «словно отброшенными назад ветром», «с маленькими усиками на продолговатом лице, смелый и веселый». Охранка давно скучала по нем, и вот сейчас шпики уже сидят под домом Дарахвелидзе, где происходит разговор, полиция уже оцепляет дом. Вот они. Попались! «Пустяки», — говорит Сосо, продолжая курить. Стук сапог и лязг оружия на лестнице, полицейские врываются в комнату, — и происходит то, что должно было произойти. Сосо арестован, его сажают в батумскую тюрьму и переводят в Кутаис (где он организует коллективный протест заключенных и добивается удовлетворения их требований).

Затем его ссылают в Сибирь, в Иркутскую губернию. Царское правительство, не умевшее и не желавшее экономически осваивать Сибирь, освоило ее политически, — устроило там целую сеть затерянных и затонувших в огромных пространствах каторжных тюрем.

В один прекрасный день, не очень далеко отстоящий от тех дней, о которых мы только что рассказывали, в Батуме появился молодой человек в солдатской форме. То был Коба: он невежливо расстался с жандармами, не попрощавшись, и вернулся из далекой Азии на свой собственный счет.

Времени было потеряно немало. Но гораздо меньше, чем можно было бы думать. Ведь революционер остается революционером всегда, даже в тюрьме.

Эсер Семен Верещак, яростный политический противник[1], рассказывает, что в 1903 году он сидел в Баку в одной тюрьме со Сталиным. Тюрьма эта, кстати сказать, была рассчитана на 400 арестантов, а сидело их 1500. «Однажды в камере большевиков, — говорит он, — появился новичок. Мне таинственно сообщили: «Это — Коба». Чем же занимался Коба в тюрьме? Пропагандой. «Среди руководителей собраний и кружков выделялся Коба и как марксист … Марксизм был его стихией, в нем он был непобедим». Верещак описывает этого молодого человека «в синей сатиновой косоворотке, с открытым воротом, без пояса и головного убора, с перекинутым через плечо башлыком, всегда с книжкой». Он налаживал большие «организованные дискуссии», решительно предпочитая их индивидуальным спорам. Во время одной из таких дискуссий — по аграрному вопросу — Серго Орджоникидзе обменялся с содокладчиком, эсером Карцевадзе, вескими аргументами, а потом и ударами, так что, в конце концов, эсеры жестоко избили Серго. Когда Верещак снова встретился со Сталиным в тюрьме, его больше всего поразила непоколебимая вера узника в победу большевиков.