Игорь Русый - Время надежд (Книга 1)

- Что получается, - сказал комбриг. - Не выдернул раньше зуб, все откладывал и откладывал... Так вот, лейтенант. В тылу немцев бродит наша дивизия.

Связи нет. Приказано разыскать ее.

- Ясно! - кивнул Андрей.

- Что ясно? Прыгать будешь вслепую!.. Тебе сколько лет?

- Девятнадцать, - торопливо ответил Андрей. - Ясно, что прыгать вслепую.

Желудев отшвырнул сухарь и, щуря левый глаз, качнул головой не то из-за боли, не то думая: годится ли для опасного задания этот вытянувшийся перед ним сероглазый худенький мальчик?

- Ну, так и решим! Возьмешь десять бойцов! А радиста из штаба фронта пришлют! Вот так! Это первый десант. Наверное, первый за войну.

Волков молчал, щеки у него запали, часто подергивалась одна ноздря, точно хотел улыбнуться Андрею и не мог.

- Комбат-два просят, - доложил телефонист.

Здоровой рукой Желудев быстро схватил трубку.

- Что у вас? - крикнул он. - Мотоциклисты? Хотят оборону прощупать. "Языка" возьмите... Что? Я тебе дам наступление. И "языка" тихо бери.

Желудев отдал трубку, коротко усмехнулся:

- Наступление! И чертов зуб еще... Приказываю, лейтенант, беречь там себя! Главное, установите связь дивизии со штабом фронта.

Он встал, невысокий, почти квадратный, в широких кавалерийских галифе.

- Вот еще что... Командир этой дивизии мой товарищ. В Испании были. Документ я тебе выдать не могу.

А вместо пароля: "Сыны гибнут, когда отцы лгут..." Это часто говорил наш общий друг в интернациональном полку.

- Сыны гибнут, когда отцы лгут, - повторил Андрей.

- Запомни, - кивнул Желудев.

VII

Ночь пахла полынью. Тишину изредка вспарывали пулеметы, отдаленно и глухо вздыхали пушки. Летчики уже прогрели моторы транспортника. Под его крылом вырисовывались горбатые от мешков силуэты бойцов.

Андрей лежал на земле, прислонясь щекой к стволу березки. Теплая шершавость коры сейчас напоминала ему ладонь матери. Как-то иначе, острее чувствовались и горьковатые запахи ночи, и звон ошалевших комаров, и бесконечность нависающей мглы.

Звезды мерцали, будто помаргивая, и казалось, тысячеглазый мир с удивлением разглядывает происходящее на маленькой планете. Андрей вдруг почувствовал себя беспомощной частичкой в этом необъятном просторе вселенной.

"И в чем же назначение разумного человека тут, - думал он, - среди бесстрастного скопища неведомо суровых миров?"

Бесшумно вынырнул из темноты Волков, присел возле него.

- Ты? - обрадовался Андрей. - Куда?

Тот неопределенно махнул рукой, и огонек зажатой в кулаке папиросы вычертил кривую линию.

- А мы радиста ждем...

- Знаю!

- Сережка, - шепотом проговорил Андрей, - как ты думаешь, что это? Все отступаем и отступаем.

- Думаю, готовят стратегический мешок, - ответил ему Волков. - Заманим к намеченному рубежу, а потом... удар с флангов. Я бы так сделал!

- А говорят о предательстве...

- Слабонервные болтуны... Вчера какой-то из приставших говорил... Комиссар его в сторону отвел и шлепнул, не интересуясь фамилией... Понял?

- Да...

- А тебя зря Кидают.

- Что ты имеешь в виду?

- Ребенку понятно: если немцы окружили дивизию, то не будут ею любоваться. Я и Желудеву это сказал, - он засопел, втянул голову в плечи и напоминал теперь большого нахохлившегося воробья. - Помнишь, Магарычу кота в портфель засунули?

- Ну и что? - улыбнулся Андрей. Магарычом в школе за лиловый нос прозвали учителя физики, который отличался рассеянностью и часто забывал где-нибудь свой портфель, набитый пожелтевшими письмами с мелким женским почерком, бутылками из-под простокваши, грязными носовыми платками. И мальчишки не упускали возможности засунуть туда шляпку классной руководительницы или директорские калоши.

Магарыч, стоя перед разъяренным директором, лишь недоуменно пожимал плечами. А затем, посмеиваясь, как бы невзначай говорил: "Взрослые люди, по существу, те же мальчики и девочки, лишь обремененные житейским опытом, разными науками, поэтому думающие, что стали большими". Но когда из портфеля выскочил худой, ошалевший кот, Магарыч пришел в ярость, даже лысина его залиловела... Сейчас все это было далеким, точно случившимся в другой жизни.

"Значит, по мнению Сережки, я вроде того кота..."

- Бес-смыс-лица!.. - раздельно произнес Волков. - Ну, я в батальон. Пленного там захватили.

Обычно Волков уходил не прощаясь, говоря, что на всякие добрые пожелания люди попусту теряют время.

А сейчас он медлил.

- Давай лапу!

В цепком пожатии его сухой руки Андрей уловил невысказанную тревогу.

- Будь! - проговорил еще Волков и тут же встал, сразу исчез в темноте.

Затихла перестрелка у реки. От леса наползал холодный туман. И в этой предутренней тишине яснее звучали голоса бойцов.

- ...А я скажу, - шепелявил один, - лучше нет баб, чем волжанки. На любовь они злые. Ну и в ревности, что ведьмы. Оттого без зубов хожу. Наши рыбачки веслом, как скалкой, действуют. Раз они вдвоем сговорились и застукали меня...

- Сатрап ты, Прохоров, - вмешался другой, хрипловатый голос. - Сатрап, говорю, отсталый человек!

Мало тебе одной было?

- Эх-ха! - засмеялся Прохоров. - У бабы насчет отсталости свое понятие... Ты, Лютиков, верно, и не целовался еще?

- Как же, - отозвался Лютиков. - Еще как!

Андрей усмехнулся. Лютиков был нескладным, худым, точно жердь, с длинным носом и рыжий до того, что глаза его отливали бронзой.

- Как же! - громче сказал Лютиков. - Первая красуня на заводе. Что называется, амур...

- Кто?

- Амур, темнота. По-итальянски значит пальчики оближешь!

- Да ну?

- Вот тебе и "ну"!

- Врет, братцы, ей-богу, врет!

- Не мешай! - проговорил басом сержант Власюк, и Андрей мысленно увидел его: коренастого, плотного, точно сделанного из железа, с изрытым оспинами лицом и пшеничными усами под широким носом.

- Рассказывай, Лютиков.

- А чего тут рассказывать? - Лютиков значительно откашлялся. - Подходит она ко мне... Давай, говорит, поцелую тебя, только нагнись...

- Сама? - весело спросил Прохоров.

- Ну да! Взяла за уши и поцеловала. Целый день все из рук у меня валилось. Потом слышу, она подругам толкует: Лютиков еще что... на спор я и дохлого мерина бы поцеловала...

Бойцы задвигались, всхлипывая от смеха.

- Эх, Лютиков... Ну дает!

- Уморил, черт рыжий!

- Да-а, - протянул кто-то. - Шестой день воюем...

- Поп мне один рассказывал, - вставил Лютиков, - на шестой день бог человека сотворил. А уж он такое натворил, что и бог к чертям отправился... Веселый был поп. Жуликов в карты чистил и вместо божьей матери к тюремным нарам деваху из журнала повесил. Телеса ей обрисовал, чтоб пудов на семь выглядела. Коль, говорит, бога нет, возрадуемся делам земным и греховным...