Кони - Сергей Александрович Высоцкий

государь император обернулся ко мне да и говорит: «Посторонись, дурак». — «Ну а затем?» — «Все-с», — так же радостно прощебетал Фока».

Когда мать была свободна от репетиций и спектаклей и не работала над очередным рассказом или повестью, она много читала Толе, пересказывала ему романы своего любимого Вальтера Скотта. Ирина Семеновна обладала редким даром рассказчицы. Айвенго, Квентин Дорвард и другие герои романов английского писателя словно живые вставали перед впечатлительным мальчиком. «…Анатолий Федорович до сих пор помнит всего Вальтер Скотта, — писала Екатерина Леткова в 1924 году, — хотя позже не перечитывал его: так ярко, так талантливо сумела мать передать ему его».

Неизгладимое впечатление произвел на маленького Толю гоголевский «Вий». Мать, начиная чтение «Вия», не подумала о том, какою силою воздействия обладает повесть Гоголя да еще в исполнении талантливой актрисы. Опыт закончился нервным срывом. Не единственным, кстати, в детские годы Анатолия Федоровича. Виновником второго, значительно более серьезного срыва, был отец…

9 мая 1848 года на Невском проспекте, построенный на деньги графа Стенбок-Фермора архитектором К. А. Железевичем, открылся Пассаж — огромное здание в три этажа со стеклянной крышей, в котором торговые ряды соседствовали с кондитерскими, панорамой, концертным и театральным залами. «Во втором этаже разные мастерские и белошвейные, к которым применимы слова Некрасова: «Не очень много шили там, и не в шитье была там сила…» В третьем этаже помещаются частные квартиры, хозяева которых вывешивают под близкий стеклянный потолок клетки с птицами, пением которых постоянно оглашается Пассаж, служащий почему-то любимым местом прогулок для чинов конвоя в их живописных восточных костюмах».

В одном из водевилей Федора Алексеевича Кони купчик Бородавкин поет такие куплеты: «А на счет скажу Пассажа, есть ли в мире где такой? Преогромный, в три этажа, а ведь летом, — весь пустой. Хоть торговля там в изъяне, плохо сводится итог, да зато поют цыгане: «Уж как веет ветерок!» Все в размерах здесь гигантских, от палат до фонарей… И, окромя «итальянских» не бывает здесь ночей».

Открылся в Пассаже и кабинет восковых фигур, сделанный по типу музея мадам Тюссо в Лондоне, с жуткими сценами пыток в застенках инквизиции и прочими «веселыми» картинками, выполненными весьма натурально, с мельчайшими подробностями. В этот-то кабинет и привел Федор Алексеевич своего сына, считая, что после прочтения подаренной ему книги Мишо «История крестоносцев» Анатолий должен представить себе — хотя бы выполненных в воске — служителей «меча господня». В том, что Анатолий получил весьма яркое «представление» о крестоносцах и инквизиторах, отцу пришлось убедиться в тот же день — мальчик заболел нервною горячкой. Добрейший Федор Алексеевич просиживал ночи у его кровати, пенял себе за чересчур наглядный урок.

— Можно ли так, Теодор! — сердилась Ирина Семеновна. — Что за безалаберность! Так недолго и уморить мальчика. Увидел, что он взволнован, да и повернул обратно. Ах, как ты всегда невнимателен!

Федору Алексеевичу оставалось только виновато улыбаться:

— Так взять и уйти сразу?! Не осмотрев все до конца?

— Вот и осмотрел, батюшка…

— Ну как можно! Думал ли я, что он такой впечатлительный? Что же будет с ним в дальнейшей жизни? От огорчений и настоящего горя родители не уберегут. И каждый раз так расстраиваться?!

— Уж не дай, господи, пережить ему то, что тебе пришлось… — Ирина Семеновна приложила руку к голове, мигрени мучили ее постоянно. — Как бы хотела увидеть я свою семью, пускай в убогом маленьком уголке, а не в такой квартире, за чашкою простого супа, но спокойною…

— Довольно, Арина, довольно, — Федор Алексеевич хмурился, волнуясь, снимал и надевал свои золотые очки. — Довольно. Не так уж мы несчастны, чтобы надрывать себе сердце. — Он поднялся с кресла, постоял в нерешительности несколько секунд, глядя на готовую разрыдаться жену, и ушел в свой кабинет, плотно затворив дверь. Федор Алексеевич знал, что его Арина быстрее успокоится в одиночестве. Стоит начать успокаивать — не миновать истерики.

3

«Отрочество. 1852–1858. Квартира в доме Лопатина на углу Невского и Фонтанки. Успех «Пантеона». Субботние собрания. Лото. Цыргольд; литературные и артистические посетители. Гербель (вперед, отважные изюмцы, пускай изведают безумцы, что значит русские клинки), Л. В. Брант. Фигура, рассказы… Артисты. Читау. Максимов II (М); Дебют Хамлетом. Максимов I. Греков, Зотов. Павел Новосильский. Рикорд. Михайлов. Флетраверсов, Григорий Данилевский. Стихи в мой альбом. Дютш (Кроатка). Уроки музыки. Вителяро… Смерть Николая, Крымская война, двойное впечатление этой смерти у писателей и артистов. Похороны. Канонерские лодки. Поездка в Кронштадт. История Сандинга… Миша Самойлов, корь и шхуна Аретуза… Дача в Павловске, Гунгль.

Коронация. Впечатления. Сумрачный конец… Душевное расстройство. Безумный поступок. Приготовление к гимназии и лето в Петергофе… Лето у Савиновых. Личность В. И. Сав[инова]. Крепостные нравы. Пляшущие дети и секомый мужик. Мельник Бастрыка; назревание моих демократических взглядов. Экзамен в гимназию. Знакомство с Евангелием».

…А жизнь была у них нелегкою. Долги, постоянные длительные разлуки. «Мой милый друг! Письмо твое я получила, и все та же песня — то же горе, неужели этому не будет конца… Бог мой, что за жизнь и сколько с нею обязательств, горя и оскорблений…»

Однако все изменялось, когда «Пантеон» шел хорошо, а в театре давали роль в удачном спектакле. Наступали периоды относительного благополучия.

По субботам у Кони было шумно и весело. Собирались литераторы и актеры, играли в лото. Обсуждались политические новости, театральные премьеры, литературные дебюты. Поэт и переводчик Николай Васильевич Гербе ль, служивший когда-то в лейб-уланском полку, устраивал с Анатолием и Женей военные игры. В окна квартиры доносились удары колокола с колокольни церкви Николы-угодника, и Анатолию слышались в колокольном перезвоне знакомые имена: «Ко-ни-Блом-Волкен-штейн. Ко-ни-Блом-Волкен-штейн!» Немец Блом и тайный советник Петр Ермолаевич Волкенштейн были соседями Кони по дому.

Постоянно заглядывали «на огонек» к Кони актеры: Мария Михайловна Читау, Максимовы — Первый и Второй, известная в те времена певица Дарья Михайловна Леонова, драматург Оттон Иванович Дютш, обрусевший датчанин, чья пьеса «Кроатка, или Соперницы», поставленная в Александринке, пользовалась шумным успехом.

А. М. Скабичевский в своих «Литературных воспоминаниях» писал: «Александринский театр был в то время в большой моде, посещался не одною серенькой публикой, как впоследствии, а истыми театралами и бомондом. Блестящая драматическая труппа его состояла почти в одном уровне с московскою. Стоит лишь вспомнить такие имена, как Мартынов, Каратыгин, Максимов, Марковецкий, Читау…» Почти все из перечисленных мемуаристом актеров были постоянными гостями