Адольфо Камински, фальсификатор - Сара Камински

их перед собой. Из Бельгии, из северных провинций. Некоторые ночевали у нас, задерживались на время, рассказывали о бесконечном бегстве, прерываемом бомбардировками. Затем шли дальше, куда-то еще, в другие города. А мы оставались, не покидали насиженных мест. Правда, однажды дядюшка погрузил все товары и вещи на грузовик, намереваясь убраться отсюда подобру-поздорову, но вскоре раздумал. Он не верил беженцам. Надеялся, что всегда успеет уехать, что еще не пора. Да и никто не желал признать очевидный факт: война затянулась.

С началом оккупации завод закрыли. Затем он стал обслуживать люфтваффе, причем евреям работать запретили. Нас, собственно, было всего двое. Меня и Поля выгнали. Пока нас вели к выходу, я услышал громкий голос из-за станков:

– Внимание! Говорит Лондон. «Радио Париж» врет!

Я узнал его. Это мой друг Жан Байер, выражал нам солидарность в свойственной ему манере. Женщины зааплодировали, поддерживая нас. Мужчины засвистели в знак протеста. Однако начальство быстро утихомирило недовольных, шум стих. Я заметил, что глаза Сесиль наполнились слезами. Война пришла в Вир.

Чтобы не возвращаться к дяде, я поспешно нанялся по объявлению подмастерьем к красильщику. Мсье Буссемар, инженер-химик, был в прошлом унтер-офицером французской армии, затем демобилизован по болезни. Прежний подмастерье попал в плен во время «странной войны»[12], и мастер нанял меня вместо него. Поначалу он отнесся ко мне как к малому ребенку и позволял лишь разводить огонь под котлами. Но вскоре я приступил к освоению ремесла. Товаров не хватало, одежду покупали втридорога, поэтому чаще всего мы перекрашивали солдатские шинели и форму Первой мировой в коричневый, темно-синий или черный, чтобы люди могли сшить из них штатские костюмы и пальто. Тяжелая, утомительная работа, особенно зимой. В лютую стужу приходилось полоскать окрашенную материю в реке. Я промокал насквозь, заледеневал, не чувствовал окоченевших пальцев. Зато мне исправно выплачивали жалованье, к тому же я увлекся химическими опытами. Меня сразу же поразило одно наблюдение. Мы опустили одежду в чан с черной-пречерной жидкостью. Каково же было мое удивление, когда ткань стала темной, а вода – неожиданно прозрачной и чистой будто родниковая! Меня осенило: надо же, вся краска впиталась, и в воде ее больше нет.

– Значит, окрасили правильно, ошибок не допустили, – пояснил Буссемар.

Охваченный азартом, я попросил его дать мне несколько образчиков разных красителей, чтобы поэкспериментировать дома с лоскутами, что валялись на полу в мастерской отца. Он служил закройщиком на дому. Каждый день, погружая одежду в чан, я задавал мастеру тысячи вопросов, а вечером дома, втайне от всех, применял полученные знания на практике. Я нашел свое призвание. Мое упорство и страсть к химии забавляли Буссемара.

– Прежние подмастерья выполнят работу как положено – и довольны. А тебе все расскажи да покажи, никак не уймешься, – ворчал он.

Хоть он и огрызался грубовато, но все-таки был польщен, что кто-то в кои-то веки заинтересовался его глубокими познаниями. Химические формулы он излагал очень просто, будто кулинарные рецепты. Ясным и доступным языком. Как видишь, я начал сводить чернила вовсе не с целью подделки документов, а как честный красильщик, ненавидящий пятна.

Вскоре я понял, что при должном упорстве и правильном соотношении ингредиентов можно творить чудеса. И действительно много добился. Как ты уже знаешь, первой победой стало исчезновение несмываемых пятен чернил. Я истреблял любые. С тех пор в нашей красильне мне доверяли самые сложные заказы, практически невыполнимые. Из всех окрестных городов и весей ко мне несли безнадежно испорченные кружевные перчатки для первого причастия и шелковые подвенечные платья в ужасном состоянии. Не выводится? Не отстирывается? Отлично, это по моей части.

Главная головная боль начинающего одержимого химика – материальный ущерб, который причиняют окружающим его эксперименты. Поначалу я проводил их у нас на кухне, в маминых кастрюлях и баке для кипячения белья. Однако после нескольких неудач, точнее взрывов, последний из которых вызвал небольшой пожар, мне велели вынести реактивы прочь из дома раз и навсегда.

Поскольку я стал мастером на все руки и регулярно выводил пятна с одежды дядюшки, тот по доброте душевной разрешил мне устроить химическую лабораторию в своем прежнем, заброшенном, доме.

В то время я часто проезжал на велосипеде мимо единственной в Вире аптеки, но не обращал на нее внимания. Пока однажды не заметил в витрине нечто новое, чрезвычайно любопытное – распродажу оборудования настоящей химической лаборатории. Пробирки, перегонные кубы, реторты, колба Вигре с отростком-дефлегматором и прямоточным холодильником – о таком богатстве я и мечтать не смел, тем более не решался спросить о цене… День за днем любовался витриной; лабораторию никто не покупал. Через неделю я отважился войти в аптеку. Мсье Бранкур, аптекарь, расставлял лекарства на полках, что-то насвистывая.

– Тебе помочь, мальчик? – спросил он, наконец заметив, что я впился взглядом в елочный дефлегматор.

– Нет, спасибо. Хотя… Я хотел бы узнать, сколько все это стоит…

– И что ты будешь со всем этим делать?

– Проводить химические опыты.

– Какие именно?

– Разные. Я работаю у красильщика и постоянно экспериментирую. Научился выводить чернильные пятна. Но мне этого мало, хочу добиться большего.

Аптекарь так и не назвал мне цену. Ясно же, что все оборудование вместе стоило целое состояние. Зато показал мне инструменты и приспособления, не выставленные в витрине. К примеру, медный вертикальный микроскоп, на который у меня не хватило бы денег при всем желании. С чуть заметной усмешкой он наблюдал за тем, как я с неподдельным восторгом рассматривал каждую реторту, и, должно быть, проникся ко мне симпатией. Мы долго говорили о химии. Он оказался очень сведущим, настоящим ученым. Доктор наук, а не аптекарь.

Я робко спросил:

– Скажите, можно выкупить лабораторию не сразу, а по частям?

– Хорошо, я придержу ее для тебя. Приходи, как только заработаешь достаточно, и покупай себе потихоньку.

Я экономил на всем, и понемногу химическая лаборатория переселилась из аптеки в старый дядин дом. Бранкур продал мне ее в десять раз дешевле настоящей стоимости и к тому же подарил тот драгоценный микроскоп, что был мне явно не по карману. Все свободное время я посвящал химическим формулам и уравнениям, глотая книгу за книгой. У букиниста в Вире чудом приобрел первое издание знаменитого трактата Марселена Бертло[13], одного из отцов термохимии. Жадно впитывал знания, получая их отовсюду, вплоть до журнала «Советы домохозяйкам», где нашел народные средства, дельные и толковые, поверь!

В погоне за новыми сведениями раз в неделю я добровольно помогал химику на городской маслобойне. Тот в знак благодарности охотно делился со мной своей премудростью и вдобавок награждал кусочком масла. Фермерам, сдававшим сливки, маслобойня платила в зависимости от процента жирности. Брали в расчет только жирность, не вес, не объем, чтобы избежать