Владимир Прибытков - Иван Федоров

И когда удавалось напутать, потирал трясущиеся руки, рассыпался идиотским смешком, гладил самого себя по лысому черепу и хвалил:

— Умница, Ваня! Умница!

Вдруг вскакивал, подбегал на цыпочках к двери, приникал ухом к замочной скважине и, дрожа, выпучив студенистые глаза, подстерегал злодеев. Он-то знал, что злодеи всюду: и за дверью, и под столом, и в его любимом колпаке… Только такой осторожностью он, умница Ваня, и ненавистного князя Курбского пережил! Ладушки, пережил! Умница, пережил! Не дал ему за иконы спрятаться, выгнал оттуда посохом, вот Андрюшка у себя в Миляновичах и испустил дух!

Князь Курбский действительно умер. Больной, рассорившийся с польской знатью, он скончался в мае 1583 года. Перед смертью гордый князь окончательно изменил себе. Он униженно каялся перед королем в прегрешениях, умолял простить, не лишать сына Дмитрия имений… Впрочем, запоздалое раскаяние пользы не принесло. Курбский давно уже не был нужен. И его сын Дмитрий так и не получил просимого.

Умерли или погибли и бежавшие с Курбским в Литву другие изменники.

Ивана Колымета убил пьяный шляхтич Дмитрий Булыга.

Андрея Барановского заперли в сарае и сожгли в прах вместе со всей семьей измученные поборами крестьяне.

Якова Невзорова и Постника Туровицкого убили в драке из-за земли слуги князя Андрея Вишневецкого.

Василия Калиновского, свирепого управителя Миляновичей, прикончили мещане Берестечка…

Жизнь предъявляла свой строгий счет всем.

А к Ивану Федорову словно воротились молодая напористость и сила.

На удивление близким, он не знал, что такое усталость.

Гринь — его надежда, его зоркие глаза, его прежняя твердая рука — был прощен. Федоров заключил с учеником мировую. Гринь обязывался не резать букв для себя и не устраивать собственной мастерской, а Федоров обещал, что разрешит ученику, если тот не нарушит договора, позволить открыть собственную печатню.

Иван Федоров сразу же заказал ученику два шрифта за двести злотых — небывалую по тому времени плату.

А пока Гринь работал, Федоров брал в долг направо и налево. На долгие сроки и на короткие. Нашел нового бумажного фабриканта, уплатил тому вперед сто злотых за бумагу. Возобновил хлопоты о снятии ареста с книг. А когда стало невыносимо трудно с деньгами, решился на отчаянный шаг — поехал в Краков к королю Стефану Баторию, искавшему пушечных мастеров, и взялся отлить королю медную пушку.

Искусство Федорова как литейщика ни у кого сомнений не вызывало.

Король распорядился дать Федорову денег.

Все эти деньги до последней копейки Иван Федоров вложил в новый печатный станок и шрифты.

— Не боишься ты, учитель? — спросил Гринь.

— Все в руке божьей! — ответил Федоров. Работай. Не сомневайся. Придется пострадать — пострадаю. Греха за собой не чую. Ибо не пушками, а книгами, добрым разумом спасать людей надлежит от бед!

К декабрю 1583 года долг Федорова вырос до тысячи пятисот злотых.

Он задолжал королю, соседям, мастерам-кожевникам, мастерам-седельникам, столярам… Всем, у кого только мог взять в долг.

— Расплачусь! — успокаивал он Гриня. — Только бы издать книги..

Но издать книги он не успел.

Трудная, тяжкая жизнь его оборвалась, когда никто этого не ожидал, в разгаре кипучих трудов.

5 декабря 1583 года, наблюдая за работами в типографии, Иван Федоров побледнел, схватился за грудь, неуверенно встал со скамьи и, пошатнувшись, безмолвно рухнул на пол…

Он погребен на кладбище Онуфриевской церкви в городе Львове.

Он жив в каждой букве наших книг.

ПОСЛЕСЛОВИЕ

Книга завершена. Но я хочу продолжить разговор с читателем.

Не из опасения остаться непонятым: думается, основная идея повествования достаточно ясна.

Я должен предупредить читателя, что, несмотря на новейшие открытия, пролившие свет на львовский период деятельности Ивана Федорова, несмотря на появление исследований Г. И. Коляды, показывающих «еретичность» Федорова — создателя Апостола, многое в биографии первопечатника до сих пор остается загадкой.

Нельзя с уверенностью сказать, где и когда родился Федоров, из какого сословия происходил, с кем из современников-москвичей был близок и т. п.

Это вынуждало при работе над книгой прибегать к тем или иным гипотезам, выдвинутым советскими учеными, а в случаях, когда наука оставляла вопрос открытым, делать предположения, которые, не искажая общей картины, помогали строить сюжет и развивать фабулу.

В книге высказывается предположение о происхождении Ивана Федорова из сословия новгородских писцов.

Правда, мы знаем, что Федоров был дьяконом церкви Николы Гостунского в Московском Кремле. Но известно также, что митрополит Макарий окружал себя образованными новгородцами, и я считал возможным допустить, что первопечатник был известен Макарию еще по прежней епархии. Это позволяло объяснить расположение митрополита к простому дьякону из причта церкви Николы Гостунского.

Предположением является и версия о гибели жены Федорова во время пожара 1547 года. Принято считать, что жена первопечатника скончалась или в начале пятидесятых годов, или позднее — уже после выхода в свет Апостола. Никаких точных свидетельств этому нет. Сторонники той версии, что Иван Федоров овдовел после выхода в свет Апостола, опираются на сведения, сообщенные самим Федоровым в послесловии к этой книге. Действительно, Федоров называет себя в послесловии к Апостолу дьяконом, а овдовевшие священники не могли состоять в белом духовенстве. Это очень серьезное свидетельство, но я все-таки решился остановиться на версии о гибели жены Федорова во время знаменательного по своим последствиям московского пожара.

Я исходил из мысли, что Федоров, издавая Апостол, мог назваться дьяконом и будучи уже вдовым, чтобы упоминанием о сане подчеркнуть принадлежность печатников к «книжникам». Показывая же гибель Ирины в 1547 году, я получал возможность рассказать о московском «смятении».

Более важен вопрос с отъездом Ивана Федорова в Литву. Исследования советских ученых не оставляют сомнений в том, что выход Апостола должен был навлечь на Федорова со стороны ортодоксального духовенства обвинения в еретичестве. Федоров и сам в послесловии ко львовскому изданию Апостола говорит, что подвергся гонениям со стороны неких «невежд». Казалось бы, следует сделать вывод о бегстве Федорова из Москвы. Но академик M. H. Тихомиров убедительно доказал, что о бегстве не могло быть и речи. Он же указал, что гетман Ходкевич неоднократно просил в эти годы Ивана IV прислать людей, сведущих в печатном деле.