Алексей Козлов. Преданный разведчик - Александр Юльевич Бондаренко

разведчиков-героев. Разумеется, что почти все они – нелегалы, но есть и один (кажется) «легальный» разведчик, удостоенный Золотой Звезды, и это вообще нечто фантастическое для тех, кто понимает. Сейчас он как бы рассекречен – то есть можно называть его фамилию, но так как о его работе и заслугах ничего категорически писать нельзя, то мы промолчим, даже называть его не будем, как бы ни хотелось… Вот и получается в итоге, что «самых великих разведчиков» мы можем и не знать. Точнее даже, мы знать их и не должны.

Это к тому, что всё руководство нелегальной разведкой у нас персонифицируется на замечательном человеке и профессионале высочайшего класса генерал-майоре Юрии Ивановича Дроздове. Других начальников Управления «С» мы практически не знаем – по крайней мере, очень мало чего можем сказать об их пребывании в этой должности.

Но вот фрагмент из нашего интервью с тем самым человеком, которого Дроздов назвал «возможно, первым» – Геворком Андреевичем: «Я действительно общался со всеми руководителями нелегальной разведки… У каждого, конечно, были плюсы и минусы, но всё это люди были компетентные, понимающие. Одни – более сдержанные, другие – более рискованные. Всегда было приятно работать с рискованными людьми. По моему мнению, самым рискованным был Лазарев[305], а потом – Дроздов. Эти люди могли брать ответственность на себя, рисковать, и поэтому с ними были сделаны большие дела»[306]. Это к тому вопросу, что кто ещё из руководителей нелегальной разведки мог пойти на подобную авантюру – отправить «в поле» «засвеченного» нелегала.

Однако нужно понимать, что кроме «авантюрной жилки» у начальника разведки, тут должны были присутствовать и ещё многие-многие-многие другие условия. И то, в частности, что в своё время не были опубликованы фотографии Козлова, и то, действительно, что противник был уверен, что его списали. Не меньшую роль, очевидно, сыграл и определённый психологический момент. Наш собеседник из Управления «С» – ну почему так плохо запоминаются имена! – так говорил по этому поводу:

«По всей видимости, у них, у Алексея Михайловича с Юрием Ивановичем, был хороший контакт – нормальный, на личном уровне. Здесь вопрос и в том, что Дроздов в нём увидел, и в том, что Козлов из себя представлял. Почему именно по отношению к нему Юрий Иванович мог сделать такое исключение? Мне кажется, в их отношениях сказывалось в том числе и то, что оба они были родом из провинции – русские такие, коренные люди, и они сразу поняли друг друга. К тому же, и у Юрия Ивановича отец был настоящий офицер, артиллерист, и у Алексея Михайловича отец был офицером, в бронетанковых войсках служил, оба они воевали, оба были тяжело ранены. Может быть, и в этих схожестях был тот самый смысл, который обеспечил их взаимопонимание…

В противном случае, Козлов так бы и остался в своём институте сидеть. А Юрий Иванович предоставил ему второй шанс. Алексей Михайлович говорил с придыханием: “Дроздов дал мне возможность – не знаю, кто бы ещё дал…”, и относился он к Дроздову, скажу так, с воодушевлением. Да и вообще, все дают просто высочайшие оценки тому, как Юрий Иванович работал с нелегалами. Его сотрудники отзываются о нём как о великом руководителе нелегальной разведки».

И ещё тут следует добавить про удивительное чувство воли Алексея Михайловича – другой человек после всего им пережитого: арест, тюрьма, камера смертников и те же крокодилы, у него на глазах с аппетитом кушающие несчастного негра, вряд ли бы пожелал вновь «входить в ту же самую реку», а спокойно бы трудился до самой своей пенсии в том институте, куда он имел счастье быть направленным. Только его воля и позволила Козлову в очередной раз перекроить свою судьбу…

Впрочем, мы не единожды уже напоминали читателю, что разведка – это коллективный труд, и в подготовке нелегала, независимо друг от друга, участвует очень большое количество самых разных людей. В частности, это те, которые создают ему «легенду» – то есть новую биографию, занимаются его документированием.

Мы помним, что в начале своего пути «Дубравин» сумел получить подлинный диплом технического чертёжника, помним, как в Алжире ему удалось «спрятать» достаточно продолжительный «кусок» своей жизни… Но это ведь происходило двадцать с лишним лет тому назад, сколько там её было, этой жизни? «Родился… жил… учился… не женат… отправился в поисках лучшей доли». Вот и всё, в принципе! Молодые немцы с подобными биографиями тогда многими тысячами шатались по всему миру, и кого они тогда особо интересовали, кому они были нужны? А тут – солидный, уверенный в себе мужчина, в возрасте «за полтинник», состоятельный, соответственно – с определённым, достаточно высоким жизненным статусом и общественным положением. Но мало ли, вдруг кому понадобится этот статус проверить? Возьмут и позвонят в какое-нибудь упоминавшееся этим господином учреждение: «У вас работал такой Отто Шмидт? Что вы можете о нём сказать?» – а в ответ получат обескураживающее: «Да ничего не можем! Такой у нас никогда не работал!»

Понятно, что теперь его звали отнюдь не Отто Шмидт, но кому будет легче, если и новое его имя не вызовет никаких ассоциаций? Тут уже нелегалу остаётся одно – поспешить на ближайший самолёт в Москву, чтобы сказать Дроздову: «Простите, Юрий Иванович, я возвращаюсь в свой институт!»

Но всё, значит, было продумано и сделано на высшем уровне, так что комар носу не подточит! А вот что именно было сделано, об этом мы понятия не имеем. То ли в нужных фирмах могли без всякого сомнения подтвердить личность «Отто Шмидта», то ли ни у кого, по неизвестной нам причине, не возникало желания и необходимости куда-либо звонить. Разведка ведёт свои «игры», правила и условия которых нам знать совсем не обязательно. Факт тот, что «Дубравин» вновь спокойно легализовался на Западе.

Так начался тот период жизни и службы Алексея Михайловича Козлова, о котором нам сказать практически нечего. Не потому, что действительно говорить не о чем, а наоборот, потому что было слишком много всего… о чём сейчас говорить очень и очень рано.

Хотя всё же кое-что и нам известно. Причём – и это удивительно – далеко не все сотрудники, даже хорошо знакомые с Алексеем Михайловичем, знают то, что удалось разузнать нам. Причина предельно проста: в отличие от нас, они не приучены лезть в чужие дела и не задают своим коллегам лишних вопросов. Такова этика их профессии.

Так вот, один сослуживец Алексея Михайловича, познакомившийся с ним уже после своего приезда «оттуда», что произошло через год после окончательного возвращения «к родным пенатам» Козлова, а потом вскоре с ним по-настоящему подружившийся (кто и что уточнять не будем), на вопрос об этом периоде работы «Дубравина» отвечал с лёгкой иронией, поглядев на нас снисходительно: «Да что вы! Какие там командировки? Он после своего возвращения выезжал всего один только раз, в одну спокойную страну, причём даже с новой своей женой – фактически как турист. Это ему Дроздов организовал для самоутверждения как бы… Он ведь хотел ещё работать, хотел ещё поехать – может быть потому, что он хотел как-то загладить свой провал. Для Лёши, как для мужчины, особенно который у нас работает, для него профессия – это было всё». Принимаем эту точку зрения к сведению, что тоже интересно по целому ряду причин…

А теперь расскажем о том, что нам удалось выяснить. Как мы помним, Николай Павлович, будущий заместитель начальника Управления «С», говорил, что об аресте Алексея Михайловича он узнал, будучи за границей, в командировке. Там же он узнал из газет и о том, что произошёл обмен и Козлов возвратился на Родину. Ну а потом, когда сам Николай Павлович возвратился в Центр, произошло их, скажем так, «визуальное знакомство». Николай Павлович вспоминает:

«Мне его издалека показали. Мы не общались – у нас тогда немножко строже порядки были. Мы даже если и знали, то понимали, что нельзя лезть – потому что под чью-нибудь горячую руку можно попасть с точки зрения безопасности…

Что я помню о первом впечатлении? У него фуражка была своеобразная – такие обычно носят в Гамбурге, – гражданская, на манер военной, это не кепка. Не знаю, как она называется. [Это была шерстяная, чёрная традиционная фуражка в стиле Hamburg. – А.Б.] Сколько я его помню, он в ней всегда ходил. Кстати, и канцлер Шмидт в такой же ходил…

Вскоре я уехал в очередную заграничную командировку – без малого на шесть лет,