Жизнь и творчество Михаила Булгакова. Полный лексикон - Борис Вадимович Соколов

второе название которой – «Мольер». Под этим названием была поставлена МХАТом 16 февраля 1936 г., однако из-за резко критической статьи в «Правде» «Внешний блеск и фальшивое содержание» 9 марта 1936 г. спектакль был снят, успев пройти при неизменном аншлаге семь раз. В 1932 г. в Берлине вышел перевод К. с. на немецкий В. Грёгера. Впервые опубликована: Булгаков М. Пьесы. М.: Искусство, 1962. К. с., пьесу о великом французском комедиографе Жане Батисте Мольере (Поклене) (1622–1673), Булгаков начал писать в октябре 1929 г., а в декабре того же года закончил первую редакцию. 19 января 1930 г. драматург читал К. с. во МХАТе, который принял пьесу к постановке. Однако 18 марта 1930 г. Главрепертком запретил К. с. Это событие стало одной из причин булгаковского письма правительству СССР от 28 марта 1930 г. с просьбой определить его судьбу и либо выслать за границу, либо дать средства к существованию на родине. После некоторых исправлений текста, 3 октября 1931 г. Главрепертком разрешил пьесу к постановке при условии ряда купюр и изменений и только в театрах Москвы и Ленинграда. К. с. по требованию цензуры получила название «Мольер». 12 октября 1931 г. Булгаков заключил договор с Ленинградским Большим драматическим театром на постановку К. с., а 15 октября – такой же договор с МХАТом. 14 марта 1932 г. БДТ известил автора об отказе от постановки. Спектакль был сорван выступлениями в ленинградской прессе известного драматурга Всеволода Витальевича Вишневского (1900–1951), писавшего 11 ноября 1931 г. в «Красной газете»: «…Зачем тратить силы, время на драму о Мольере, когда к вашим услугам подлинный Мольер. Или Булгаков перерос Мольера и дал новые качества, по-марксистски вскрыл «сплетения давних времен»?» В письме своему другу П.С. Попову от 27 марта 1932 г. Булгаков так охарактеризовал творца этого литературного доноса: «Внешне: открытое лицо, работа «под братишку», в настоящее время крейсирует в Москве». Впоследствии в «Мастере и Маргарите» автор «Первой Конной» (1929) и «Оптимистической трагедии» (1933) был спародирован (через лавровишневые капли и устойчивое сочетание древнерусских имен Мстислав – Всеволод) в образе критика-конъюнктурщика Мстислава Лавровича, сыгравшего зловещую роль в травле гениального Мастера. Для Вишневского Булгаков был не только идейный противник, но и опасный в коммерческом смысле конкурент, поскольку К. с. и другие булгаковские пьесы грозили вытеснить из репертуара произведения «братишки моряка».

Репетиции К. с. во МХАТе затянулись более чем на четыре года. В ходе их произошел конфликт основателя Художественного театра Константина Сергеевича Станиславского (Алексеева) (1863–1938) с Булгаковым. Станиславский утверждал: «Не вижу в Мольере человека огромной воли и таланта. Я от него большего жду. Если бы Мольер был просто человеком… но ведь он – гений. Важно, чтобы я почувствовал этого гения, не понятого людьми, затоптанного и умирающего… Человеческая жизнь Мольера есть, а вот артистической жизни – нет». Эти, не лишенные основания, мысли «гениальный старик» высказал сразу после того, как 5 марта 1935 г. ему была впервые продемонстрирована К. с. (без последней картины «Смерть Мольера»). Станиславский как будто чувствовал цензурную неприемлемость главной идеи драматурга – трагической зависимости гениальнейшего комедиографа от ничтожной власти, от напыщенного и пустого Людовика XIV (1638–1715) и окружающей короля «кабалы святош» (последнее название вызвало аллюзии у цензоров и было заменено). Главный режиссер МХАТа стремился сместить акценты пьесы и перенести конфликт в план противостояния гения и не понимающей его толпы. Даже сатирическая направленность творчества Мольера не казалась Станиславскому столь уж опасной с цензурной точки зрения. Он указывал: «Ведь Мольер обличал всех без пощады, где-то надо показать, кого и как он обличал». 22 апреля 1935 г. Булгаков направил Станиславскому письмо, где отказался переделывать пьесу. Он подчеркнул, что «намеченные текстовые изменения… нарушают мой художественный замысел и ведут к сочинению какой-то новой пьесы, которую я писать не могу, так как в корне с нею не согласен», и выразил готовность забрать пьесу из МХАТа. Станиславский капитулировал, согласился текст не трогать, но пытался добиться торжества своих идей с помощью режиссуры, побуждая актеров к соответствующей игре. Иначе, чем Булгаков, Станиславский видел и декорации к спектаклю. Он хотел, чтобы спектакль был «парадным и нарядным», «из золота и парчи», «чтобы все сияло как солнце». Точно так же хотел передать пышность века «короля-солнца» режиссер К. с. Николай Михайлович Горчаков (1898–1958). На этот раз «система Станиславского» не сработала, труппа отказалась играть так, как он хотел. С конца мая 1935 г. Станиславский отказался от репетиций, и за постановку взялся второй «отец-основатель» МХАТа Владимир Иванович Немирович-Данченко (1858–1943). Пышные, с обилием позолоты и бархата декорации художника Петра Владимировича Вильямса (1902–1947) призваны были придать спектаклю конкретно-исторический колорит и замаскировать нежелательные ассоциации с современностью. Булгакову и его третьей жене, в отличие от публики, постановка во МХАТе не очень понравилась. 6 февраля 1936 г. после генеральной репетиции Е.С. Булгакова записала в дневнике: «Это не тот спектакль, которого я ждала с 30 года…»

Участь К. с. была решена 29 февраля 1936 г., когда председатель Комитета по делам искусств при Совнаркоме СССР Платон Михайлович Керженцев (Лебедев) (1881–1940) представил в Политбюро ЦК ВКП(б) записку «О «Мольере» М. Булгакова (в филиале МХАТа)», где информировал: «М. Булгаков писал эту пьесу в 1929–1931 гг… т. е. в тот период, когда целый ряд его пьес был снят с репертуара или не допущен к постановке… Он хотел в своей новой пьесе показать судьбу писателя, идеология которого идет вразрез с политическим строем, пьесы которого запрещают.

В таком плане и трактуется Булгаковым эта «историческая» пьеса из жизни Мольера. Против талантливого писателя ведет борьбу таинственная «Кабала», руководимая попами, идеологами монархического режима… И одно время только король заступается за Мольера и защищает его против преследований католической церкви.

Мольер произносит такие реплики:

«Всю жизнь я ему (королю) лизал шпоры и думал только одно: не раздави… И вот все-таки раздавил…»; «Я, быть может, вам мало льстил? Я, быть может, мало ползал? Ваше величество, где же вы найдете такого другого блюдолиза, как Мольер?»; «Что я должен сделать, чтобы доказать, что я червь?»

Эта сцена завершается возгласом:

«Ненавижу бессудную тиранию!» (Репертком исправил на: «королевскую».) (К счастью, Керженцев не знал, что в черновике у Булгакова было еще более крамольно: «Ненавижу государственную власть!» – Б. С.)

Несмотря на всю затушеванность намеков, политический смысл, который Булгаков вкладывает в свое произведение, достаточно ясен, хотя, может быть, большинство зрителей этих намеков и не заметят.

Он хочет вызвать у зрителя аналогию между положением писателя при диктатуре пролетариата и при «бессудной тирании» Людовика XIV.

Критика Керженцева поразительно совпадала с критикой К.С. Станиславским, хотя с замечаниями режиссера чиновник наверняка не был знаком: «Пьеса о гениальном