Кавказские Дни. Парижские Дни. - Ум-эль Бану Мирза кызы Асадуллаева

как-то упорядочить. Альмерья начинал говорить без умолку, пока не доведет до конца всю тему. Он был хорошо образован, и мог говорить и говорить. Особенно удавались ему любовные темы. Когда Альмерья говорил о любви, его голос принимал жалобные оттенки. Он жаловался на женщин, огорчался их невниманием к своей персоне.

- Они не замечают меня! В упор не видят! - сокрушался Альмерья.

А он так желал любви! Любовь же избегала несчастного Альме-рью. Он считал свои старания в той области пустыми и бесполезными. Неужели это так? Все свои страдания, любовные неудачи и разочарования Альмерью излагал в стихах. Стихи были самым главным для него, смыслом жизни.

Однажды я повстречала Альмерью на улице. Он шел один, жестикулируя и говоря сам с собой. Едва не пройдя мимо, вдруг заметил меня и остановился. Мы впервые встретились наедине. Я вынуждена была терпеливо выслушивать его ворчание в течении пятнадцати минут. Альмерья жаловался, что я делаю вид, будто не замечаю его. Как все остальные женщины, не придаю значения его личности, и это для него равносильно смерти. Я остерегалась Альмерию. Он напоминал мне героев таких писателей, как Достоевский. Понять таких людей до конца нелегкое дело.

В окружении «Жозезу», где преобладали испанцы, русские и кавказцы, стали появляться и французы. Они тоже примкнули к этой куче космополитов.

Помните, я рассказывала об одном человеке из рода Мюрата? Да, тот самый, у которого отец француз, а мать грузинская княгиня. Был еще один француз, барон Барвик, тоже из достаточно известной и уважаемой семьи. Он был потомком французского маршала Жака II и Жака Стюарта. У него было редкое и гордое имя - Хельон. Красивый был мужчина! Он любил театр и брал нас с собой на спектакли. Когда-то в юности и он со своей возлюбленной, актрисой, играл в любительских спектаклях, исполняя главные роли.

Дама господина Хельона была женщиной веселого нрава. Но ее, тем не менее, раздражали грубые или непристойные шутки Жозе. Она так бурно возмущалась, что вызывала у нас смех.

- Жозе, оставь меня в покое! - охая и ахая, краснея и обижаясь, нервничала эта дама. Она вставала, желая уйти, но тут же снова садилась. Несмотря ни на что, она все равно приходила на наши вечеринки, потому что здесь было очень интересно. Эмигрантов становилось все больше и больше, и у нас собирались люди из известных фамилий и всякого рода знаменитости. Был среди наших гостей очень богатый московский купец, любитель и знаток импрессионизма, сын известного коллекционера, приобретшего множество полотен импрессионистов, Иван Штюкин. Мы называли его «наш Ванечка». Он вырос среди полотен прекрасных художников и был большим знатоком и ценителем искусства. Мы с большим удовольствием слушали беседы об искусстве, которые вел Ванечка. Был в нашей компании и царский генерал - вся грудь в орденах! За красоту и стать он был принят танцором в одно русское кабаре. Он был грузин и пел необычные грузинские песни тех времен, когда его родина была большим царством по соседству с Византией. В составе белой гвардии Тваридзе воевал в Сибири. Во время войны он потерял жену и ребенка, пережил трагедию сотен тысяч подобных себе. Генерал был молод, но сед, как лунь. Зато черные горящие глаза, изящной формы нос делали его очень привлекательным. Он говорил по-русски с характерным грузинским акцентом. Точь-в-точь как его ужасный земляк Джугашвили - Сталин. Пел грустные песни под аккомпанемент гитары, потом постепенно веселел и, наконец буйствовал. Некоторые говорили, что он ненормальный, но многие завидовали. В конец концов он заворожил (еще бы!) одну богатую американку, которую пригласил на танец в своем кабаре. Американская миллионерша потеряла голову, очарованная красотой и манерами бывшего генерала. Надо сказать, что, как и большинство грузинских эмигрантов, его считали князем. Американка была влюблена по уши, и они поженились.

Я не намеренна рассказывать подробно о каждом, кого встречала в доме «Жозезу». Многие из этих людей не представляли никакого интереса, так и не сумели найти своего места в жизни и остались на ее обочине. Как возникает симпатия к человеку, к семье, к дому? В доме «Жозезу», безусловно, интерес вызывали прежде всего, они сами, а потом уж их окружающие, самые разные люди. «Жозезу» удалось создать обстановку, где представители разных культур, религий, социального происхождения смогли найти точки соприкосновения и с удовольствием общаться. Мой зять Шамси презрительно называл этих людей «кучкой голодранцев», «мазилами», считая их паразитирующим за счет состоятельных хозяев. Как будто забыл, что приключилось с «хозяевами» совсем недавно! А кто же тогда он сам? Нет, конечно, Шамси ничего не забыл. Просто верил, что это временно . Как только Россия возродится, все изменится. Меня такая перспектива не радовала. Манящий свет неведомой свободы был мне милее нефтяных скважин, ислама, Кавказа. Я еще не видела черных пятен в палитре Парижа, не изведала еще грядущих тягот, верила в свободу и стремилась к ней. А пока жила своими иллюзиями и, благодаря своим знакомым приобщалась к «жизни актеров».

В доме «Жозезу» бывали и артисты. Общение с ними доставляло мне радость и в дальнейшем привело в главный штаб международной эмиграции. Дорога к нему лежала через троицу Дом - Ротонд - Купол, спускалась к шестнадцатому округу и оттуда доходила до Монпарнаса. Здесь собирались представители «смутных времен», достаточно знаменитые люди. По большому счету, «смутными временами» считался исторический отрезок от конца Первой мировой войны до Великой депрессии 1929-1930 годов. Тогда мы еще не знали, как будет названо это время, но на территории своего центра развлекались до потери рассудка. Это место было так знаменито, что туристы, посетив Версаль и Сакре-Кер, спешили и сюда.

Какими оставались в моей памяти 1925-27 годы? Закрываю глаза и окунаюсь в мир воспоминаний. Перед взором встает кафе, похожее на часть зала Ротонд. Здесь было много испанцев, за что его любил Жозе. Повсюду стоят круглые столики с чашками, бокалами, бутылками, кругом громко беседующие, хохочущие люди. «Хелло! Здравствуйте! Бонджорно! Гутен таг!» - слышится отовсюду. Тут можно услышать все языки мира. Говорят, что художник Ги Арну написал вывеску над своей дверью «Французское консульство» и вывесил французский флаг. Таким образом, он приглашал сюда на «общую родину» всех, ставших чужими, французов.

Жозе был очень общительным, поэтому все вновь прибывшие знакомые подсаживались к его столику - выпивка-то за счет Жозе! Приятели Жозе были в основном испанцы. Зулейха же больше общалась с русскими, большинство из которых - художники. Такие, как Яковлев, Гончарова, Ларионов, Аненков, Щукаев и другие после войны