Донасьен Де Сад - 120 дней Содома

Чтобы еще раз испытать ее, я позже несколько раз приглашала ее к старику-инвалиду, которому потребовалось не менее тысячи ударов розгами по всем частям тела; когда он был весь в крови, надо было, чтобы девушка написала себе в руку и брызгала мочой на самые израненные места его тела. Когда церемония была закончена, потребовалось все повторить сначала. Наконец, он разрядился; девушка осторожно собрала в руки его сперму и растерла этот бальзам по его телу.

Вновь – успех и самая высокая похвала в адрес моей новенькой. Однако с третьим клиентом – чемпионом – я уже не могла ее использовать. Этот странный человек хотел, чтобы его стегала не женщина, а мужчина, причем переодетый в женское платье. И каким оружием надо было стегать! Не думайте, что это были обычные розги. Это был пучок ивовых прутьев, который буквально варварски, в кровь, изодрал его ягодицы. По существу дела, эта операция очень уж напоминала содомию. Но это был старый клиент мадам Фурнье, человек, преданный нашему дому, который к тому же мог оказать услуги в будущем. Поэтому я не стала делать из этого истории, а ловко переодела в женское платье юношу восемнадцати лет, который иногда заходил к нам для поручений. Я показала ему орудие труда. Церемония была презабавная (вы понимаете, что я не могла отказать себе в удовольствии понаблюдать за ней!). Сначала клиент пристально рассматривал свою так называемую девицу и, судя по всему, остался ею очень доволен. Он начал с пяти или шести поцелуев в губы, которые отдавали ересью за километр. После этого он показал свои ягодицы и, по-прежнему делая вид, что принимает юношу за девушку, просил с силой мять и растирать их. Юноша, которого я хорошо подготовила, сделал все, как тот велел. «Теперь начинайте меня стегать», – сказал развратник.

Юноша крепкой рукой наносит ему пятьдесят ударов. Тут наш герой вскакивает, бросается на бьющую его «девицу», задирает см подол, одной рукой проверяет ее пушку, а другой жадно хватает за ягодицы. При этом он уже не знает, каким храмом завладеть раньше. В конце концов он выбирает задний проход и страстно приклеивается к нему своим ртом. Боже правый, да заслуживал ли этот зад такой страсти! Никогда еще зад женщины не вылизывался с такой страстью, как зад этого юноши. Три или четыре раза язык старика вообще исчезал в его заднем проходе. «О мое дорогое дитя, – шептал он. – Продолжай же свою операцию.» Юноша возобновляет порку; он был возбужден и вторую атаку провел с большей силой. Зад старика уже был весь в крови. Внезапно хобот его встает, и развратник вонзает его в молодой объект. Затем он снова поднимает подол, и на этот раз его интересует орудие объекта. Он его гладит, трет, встряхивает и вскоре вставляет в своп рот. После этих предварительных ласк он в третий раз просит выпороть его. Этот последний этап доводит его до безумия. Он швыряет своего Адониса в кровать, ложится на него, тормошит его пушечку и свою тоже, страстно целует красивого мальчика в губы и, воспламенив его своими ласками, доставляет ему дивное наслаждение как раз в тот момент, когда получает его сам: они оба разрядились одновременно! Совершенно очарованный этой сценой, наш развратник пытался рассеять мои сомнения и заставить меня пообещать ему в будущем еще много раз подобные наслаждения – с этим мальчиком или с другим. Я же предпочитала переделать его и потому заверила, что у меня есть очаровательные девушки, которые наилучшим образом обработают его розгами. Но он не пожелал даже взглянуть на них.»

«Я его понимаю! – сказал Епископ. – Когда имеешь вкус к мужчинам, человека уже нельзя переделать.»

«Монсиньор, вы затронули тему, по которой можно было бы защитить диссертацию!..» – заметил Председатель.

«…Которая сделает вывод в пользу моего утверждения, – сказал Епископ, – потому что всем понятно, что мальчик всегда лучше, чем девочка!»

«Без всякого сомнения, – включился Кюрваль. – Но надо вам сказать, тем не менее, что есть несколько объективных доводов в пользу женщин. Существует особый род удовольствий, например, те, о которых вам расскажут Ла Мартен и Ла Дегранж, где девушка стоит выше юноши.»

«Отрицаю это, – заявил Епископ. – И даже, приняв во внимание то, что вы имеете в виду, я все-таки утверждаю, что юноша стоит больше. Даже если посмотреть с точки зрения причиненного зла: преступление будет выглядеть величественнее, если оно будет совершено по отношению к существу абсолютно в вашем вкусе. Начиная с этого мгновения сладострастие удваивается!»

«Да, – сказал Кюрваль, – ничто не может сравниться с этим чувством владычества над миром, с этим деспотизмом, этой империей наслаждения, которую рождает задний проход, когда ты ощущаешь свою власть над слабым…»

«Если жертва принадлежит вам, – заметил Епископ, – то в таком случае это владычество лучше ощущаешь с женщиной, чем с мужчиной, поскольку женщина, в силу привычек и предрассудков, лучше подчиняется вашим капризам, чем представитель сильного пола. Но откиньте на мгновение эти предрассудки общественного мнения – и вас великолепно устроит мужчина! А идея господства над слабым приведет вас к идее преступления – и здесь ваше сладострастие удвоится.»

«Я думаю, как Епископ, – сказал Дюрсе. – Правильно организованное владычество предусматривает партнера-женщину. Но я считаю, что задний проход мужчины во много раз приятнее женского!»

«Господа, – сказал Герцог, – я хотел бы, чтобы вы продолжили дискуссию за ужином. Не будем использовать для наших софизмов часы, предусмотренные для погружения в мир фантазий.»

«Он прав, – согласился Кюрваль. – Продолжайте, Дюкло.»

И любезная вдохновительница порочных удовольствий возобновила прерванный рассказ:

«Один старый секретарь суда при парламенте, – начала она, – нанес мне утренний визит, и так как он привык еще во времена мадам Фурнье иметь дело только со мной, он не хотел менять своих привычек. Речь шла о том, чтобы, держа его орудие в руках, легонько пошлепывать его, постепенно усиливая удары, пока член не встанет и не будет готов к эякуляции. Я хорошо усвоила привычки этого господина, и его пушка вставала у меня на двадцатом шлепке.»

«Ах, на двадцатом! – воскликнул Епископ. – Черт возьми, мне бы не потребовалось так много! Я способен кончить и после одного…»

«Видишь ли, – заметил Герцог, – у каждого организма свои особенности. Поэтому не надо ни расхваливать себя, ни удивляться на других. Продолжайте, Дюкло. Расскажите еще одну историю, и мы закончим на сегодня.»

«История, которую вы услышите сегодня, была мне рассказана одной из моих приятельниц. Она жила два года с одним мужчиной, который не мог разрядиться, пока не получит двадцать щелчком по носу, пока она не отдерет его за уши так, что они начнут кровоточить и пока не искусает его орудие любви и ягодицы. Возбужденный жестокими предварительными действиями, он разряжался в полное свое удовольствие, при этом ругаясь последними словами и почти всегда – в лицо своей возлюбленной, которая вынуждена была проделывать с ним все эти странные вещи.»