Иван Исаков - Каспий, 1920 год

После того, как британская радиостанция подтвердила получение телеграммы комфлота, тотчас последовала путаная передача, принятая частично, в которой понятными были только слова «британское командование» и «требует», однако спустя некоторое время последовал вполне вразумительный ответ в том же духе, что… «по существу предложений русского командования генерал не вправе принимать самостоятельное решение и запросит сейчас же Тегеран, но так как для получения ответа потребуется определенное время, британское командование просит приостановить какие-либо военные действия…». Подпись была: «Бригадный генерал Чемпэйн» {118}.

Кроме того, сообщалось, что для переговоров относительно перемирия будут высланы парламентеры.

Комфлот дал согласие на двухчасовой перерыв. Но интересно отметить, что в одном из донесений в Москву (после операции) и в своем рассказе «Взятие Энзели» Раскольников это согласие на перемирие мотивирует не столько существом просьбы Чемпэйна, сколько тем обстоятельством, что «высадка» десанта протекала медленно и не была еще закончена». Вот почему, подняв сигнал о прекращении огня, он не приостановил высадку кожановских отрядов.

На первую договоренность и последующие сигналы ушло не менее часа, огонь с кораблей начал затихать приблизительно в 8.30-8.40. Однако несложная хитрость с продолжением высадки была вскоре замечена противником, что и послужило предметом бесплодной дискуссии при помощи обмена новыми радиотелеграммами.

Когда, значительно позже, на эскадру прибыл Крачлей в качестве парламентера, он также пытался протестовать. Но в обоих случаях англичанами была допущена ошибка, так как бригадный генерал требовал не приостановки высадки, а «возвращения десантных войск на корабли!». На что командующий флотилией резонно отвечал, что обратная посадка десанта явилась бы не приостановкой военных действий, а была бы отступлением, на что он пойти не может. Независимо от убедительности доводов спорящих сторон, дискуссия была нам на руку: кожановцы хотя и медленно, но продолжали высаживаться на берег на глазах у советских кораблей и английских войск, окопавшихся в садах предместий Казьяна.

На «Деятельном» не знали о деталях радиопереговоров, кроме самого факта их начала, перехваченного нашим радистом. Поэтому излагаемый ход обмена первыми радио является результатом бесед со штабными командирами на «Карле Либкнехте» после операции, когда миноносцы стояли уже у стенки энзелийского порта {119}. Но прежде чем рассказать о дальнейшем ходе переговоров, целесообразно напомнить о своеобразных «вставных эпизодах», происшедших в период начавшегося перемирия, участие в которых «Деятельного» определилось его позицией вплотную от входа в гавань.

Закончив успешную демонстрацию, мы с «Расторопным» повернули обратно от района Кечелала и маневрировали малыми ходами против входа в порт, в расстоянии двух или трех миль от головы мола.

На мостике появилась знакомая фигура механика, как всегда с промасленной обстрижкой в одной руке. Вид спокойный, лицо непроницаемое. Но я уже знаю, что это означает или неполадки в котлах или в машинах, или еще какое-либо ЧП.

- Как будем с котлами дальше?

Все ясно! Это значит, что «духи» не понимают, почему для стояния на месте под машинами нужны все котлы, особенно теперь, когда не ведется огонь, но зато персидское солнышко начинает припекать даже на верхней палубе, в топках во всю силу горит прекрасный донецкий уголь, а из-за малого хода температура в кочегарках почти тропическая. Да и в машинном отделении не легче.

- Вот что, мех! Пусть ваши духи по одному поднимутся на мостик и сами посмотрят… Держите бинокль!… Видите вон там, справа от землечерпалки, около сорока или пятидесяти мачт? Ну так вот, ради того, чтобы их заполучить, стоит еще часика два или три пошуровать! Кроме того, не исключено, что какая-либо сволочь не захочет пальнуть с берега, опять взлететь с аэродрома или выскочить с торпедой из-за мола.

- Да я что?… Я ничего не говорю, - раз надо, так надо!

Все не все, но трое или четверо из машинистов и кочегаров деликатно поднимались по очереди на мостик и сходили затем вниз с сияющими лицами. Видно было, как они «докладывают обстановку» по нескольку раз аудитории из трех или пяти человек у машинного люка или кормовой пушки: большее число слушателей нельзя было собирать из-за расписания боевой тревоги, которая все еще не прекращалась.

Выяснив исключительную полезность импровизированного начинания, которое противоречило любому уставу, Снежинский стал «пропускать» по одному человеку из «нижней» команды через кормовой мостик.

Бой катеров

После прекращения огня, вполне естественно, все стоящие на мостике и у орудий увлеклись рассматриванием происходящего внутри порта и в заливе Мурдаб. Высота мола и крыш домов портовой части города позволяли видеть только надстройки, трубы и мачты около двух десятков судов, но так как они были скучены на небольшом пространстве и имели по две, а некоторые и по три мачты с соответствующим рангоутом, то в бинокли видна была картина, которую принято называть лес мачт.

Флагов никто не мог рассмотреть, - возможно, из-за раннего времени, - хотя в подобных случаях традиция требует показа флага независимо от времени суток.

Только две пары мачт делали какую-то попытку изменить свое положение, непонятно пока, с какой целью. Все же остальные суда стояли неподвижно и даже не дымили {120}. Стрелять с них было невозможно, они стояли почти вплотную друг к другу.

Разглядывание и дискуссия о возможных и вероятных действиях противника была прервана нервозным возгласом сигнальщика:

- Катера выходят!

Так и оказалось, но только катер был в единственном числе.

В белом буруне внезапно выскочил из-за головы длинного мола катер, вероятно торпедный. Вероятно, ибо, кроме темного пятна носа, сливающегося с рубкой, ничего в оплошной пене разобрать нельзя было - англичанин несся под острым углом в направлении «Деятельного».

Это произошло около 8 часов 55 минут.

Машинный телеграф только-только отзвонил «полный вперед!» и еще не успели винты забрать ход, как пушкам пришлось спешно дать команду «дробь», потому что из-под кормы миноносца совершенно неожиданно вырвался на полном ходу истребитель «Дерзкий» и, идя на пересечку англичанину, сделал выстрел из своей 47-мм пушки.

Еще момент - и наш истребитель состворился с торпедным катером.

Контратака «Дерзкого» была исключительно красивой благодаря инициативе, смелости, быстроте и тактическому искусству, и мы наблюдали за ней затаив дыхание.