Русская эмиграция в борьбе с большевизмом - Сергей Владимирович Волков

искусством прибегали к одному излюбленному приему: отсутствующие факты и сведения они заменяли «логическими построениями и выводами» собственного изобретения. Причем последние, состряпанные одним, передавались другим «историком» уже в виде «точного факта», который не подлежал никакому сомнению.

Если бы господин исследователь немного призадумался над теми обвинениями, которые сыпались со всех сторон на КО, и особенно на генерала Кутепова, еще совсем недавно (конец ноября, декабрь 1926 г. и позже) в связи с исчезновением генерала Монкевица, то, надо полагать, он воздержался бы от своего «описания» и сообщил бы в своей «истории» иное, более близкое к действительности.

Приехавший во второй половине мая из Парижа в Финляндию А.П. Кутепов отдавал себе отчет, что всякое сношение с бывшим провокатором уже «авансом» накладывает на всю организацию «черное пятно», что всякая связь с непроверенным до конца большевистским агентом неизбежно ляжет «только» на все решения и поступки КО. Успех, а еще больше неудачи неминуемо свяжутся через Опперпута с ОГПУ. Вот что говорил генерал Кутепов М.В. Захарченко-Шульц в первый момент их первого разговора.

Что же повлияло на изменение решения, что узнал А.П. Кутепов сначала из рассказов М.Б., а потом из бесед с Опперпутом?

* * *

В первых числах апреля в Москве Опперпут рассказал М.В. Захарченко-Шульц, что «монархическая организация», в которой она участвует, является «легендой» (провокацией) ОГПУ и все «монархисты», и он в том числе, принадлежат к особой группе сотрудников КРО «специального назначения». В эту группу, созданную в начале 1922 года (после реорганизации ВЧК в ОГПУ), вошли, по выбору начальства, не только испытанные чекисты (штатные), но в нее были завербованы и новые агенты (внештатные) КРО из числа бывших людей разных общественных и политических положений в императорской России. Эта группа со дня своего возникновения получила «особые права» и «особое назначение»: она была очень тщательно законспирирована не только от обычных полицейских агентов (милиции, угрозыска), но и от всех прочих агентов самого ОГПУ.

Эта-то особая совершенно замкнутая и скрытая от всех внутренних глаз группа агентов по выполнению «специальных задач» и получила по чекистской конспиративной терминологии название «группы треста».

Эта группа – рассказывал Опперпут – с одной стороны, вовлекала, когда это было нужно, эмигрантов и иностранцев в подлинно конспиративную «контрреволюционную» деятельность (и ее агенты изображали, согласно требованию момента, соответствующий элемент то монархистов, то евразийцев, то социалистов-революционеров), с другой стороны, это позволяло верхушке ОГПУ проверять общую «революционную бдительность» всех советских «ок».

Путешествие эмигрантов в настоящих конспиративных условиях, под надзором агентов группы «Трест», являлось наилучшим способом проверки всей советской полицейской системы. Тот вопрос, который все время беспокоил комфараонов: возможна ли в СССР подпольная работа? – тщательно контролировал все недочеты этой группой.

Опперпут рассказал, что во время поездки Шульгина на юг (в Киев) ничего не знали не только местные отделения ОГПУ, но даже и такие чекистские вельможи, как Балицкий. Эта группа также, по приказу сверху, занималась и ликвидацией «неугодного» и «исчерпавшего себя в работе» чекистского элемента. Оказалось, что по указанию и при содействии группы «Трест» члены КО убили под Минском чекиста Опанского (о ранее бывших подобных случаях, равно и о ликвидации чекистов Наимского, Турова-Гинсбурга и Орлова у нас нет точных данных). Эти сведения Опперпута, казавшиеся тогда совершенно невероятными, неожиданно и очень скоро подтвердились самим ОГПУ через сообщение английской газеты «Морнинг пост» (см. ниже).

Были ли у группы «Трест» еще «назначения», Опперпут не знал. Он заявил М.В. Захарченко-Шульц, что рассказывает все это потому, что, по имеющимся у него данным, она, Шульц, и все остальные белогвардейцы скоро должны быть арестованы и публично судимы. Он, Опперпут, также не сомневается, что в затеваемом ОГПУ новом деле будут ликвидированы и некоторые агенты группы из числа бывших людей, и, наверное, в первую очередь он сам, как бывший офицер. Он много работал в ОГПУ, но никогда не видел к себе доверия. «Чекистская машина, – говорил Опперпут, – это мясорубка для всех, и в том числе для самих мясников. Рано или поздно я буду ликвидирован. Сейчас и наступил для меня решительный момент, я перехожу в ваши ряды и буду бороться с большевиками, как это делаете вы». (Опперпут также говорил М.В. о своих моральных переживаниях за годы чекистской работы.)

Именно благодаря этой сложной «структуре» большевицкой провокации М.В. Захарченко и Г.Н. Радкович (бывшие в ней под фамилией супругов Шульц) так до самого конца и не могли разобраться в ней, хотя у них часто сомнения сменялись уверенностью (они еще в 1923 году, при первом своем походе, сразу на границе, убедились в наличии провокации, но, приехав тогда в Москву, попали в очень сложную и жуткую обстановку). Террористические акты «монархической организации» вводили в заблуждение. Да и целый ряд моментов до сих пор остается неразгаданными. Так, Шульцы считали те условия, которые создались «в московской организации», «необходимой школой для членов КО, которые не были еще в СССР». И в 1924 году они просили разрешить о впуске «пополнения», – тогда ОГПУ разрешило впустить только еще троих (приехали: Каринский, Шорин и Сусалин{73}), но в дальнейшем, в течение более двух лет, все подобные просьбы Шульцев отклонялись под разными предлогами.

Группа «Трест» тщательно оберегала в Москве свои тайны. Полковник Сусалин, несмотря на все предупреждения Шульцев, не проявил осторожности: он выразил свои сомнения о «монархической организации»… и немедленно исчез. Когда Шульцы начали справляться о нем у «руководства», то им было отвечено, что Сусалин был опознан в Москве на улице болгарскими коммунистами, которые знали его по Софии как белогвардейца. Спасти его было невозможно. Сусалин наряду с Самойловым{74} и Строевым{75} (преданных в 1927 году провокатором Адеркасом) и были настоящими и единственными жертвами большевистской провокации в КО. Остальные погибшие к провокациям не имели никакого отношения.

Разумеется, эти же слова должен был сказать и всякий другой агент-провокатор, которому было предписано внедриться в эмигрантскую белую организацию. Но М.В. Захарченко-Шульц отнюдь не была тем безгласным собеседником, который должен был только выслушивать покаянные речи агента ОГПУ. Ведь она наблюдала Опперпута в течение более трех лет, и именно тогда, когда он был настоящим провокатором, т. е. М.В., как никто другой, могла оценить его раскаяние в свете всей «монархической» эпопеи. И эта оценка оказалась для Опперпута благоприятной: если у М.В. до самого конца не было доверия, то какая-то степень его несомненно существовала, особенно после его «исповеди». К сожалению, мы не знаем всех тех больших и мелких черточек из многолетних московских наблюдений Захарченко, по которым складывалось ее мнение о том или ином