Вспоминалки - Владимир Рыскулов

Обстановка в автобусах, особенно в час пик, бывала наэлектризованной. Стоило ненароком кого-то задеть портфелем, либо сумкой, как поднимался крик. Нередко дело доходило до драки прямо на выходе из автобуса, и не всегда так поступали только мужчины. Обычно же это приводило к длительной перебранке, где каждый из участников стремился проявить своё остроумие. Казалось, для некоторых из них в этом была какая-то игра, и они нарочно искали любого повода для конфликта, чтобы разрядиться на ком-то после нервного и утомительного рабочего дня и долгой, в вечной толкучке дороги.

Однажды в 90-е гг. я наблюдал любопытную картину, похожую на забастовку водителей. Автобус вдруг остановился в неположенном месте, я вышел с остальными пассажирами и увидел следующее: шоферы выставили свои длинные автобусы зигзагом, полностью перекрыв движение остальным машинам.

Абрамцево и Фирсановка

После неудачного эксперимента с ведомственным пионерлагерем (см. вспоминалку «Под сенью девушек в цвету») мы с сестрой поехали в Абрамцево, где наша тётя на два оставшихся месяца сняла для нас дачу у своей подруги. Рядом, внизу обрыва, протекала река Воря с ледяной водой и находился известный музей-усадьба Аксаковых (там была нарисована «Девушка с персиками» Валентина Серова — 11-летняя Вера, дочь российского предпринимателя и мецената Саввы Мамонтова). Сюда на лето приезжали художники, а некоторые имели свои дома. Место здесь было живописное: повсюду возвышались столетние сосны, а вдоль дач — высаженные правильными рядами молодые ели, среди которых после дождя мы в мгновение ока собирали целые корзинки маслят.

Дом, где мы жили, находился на огороженной территории и был на ней не единственным. Вся эта усадьба принадлежала Павлу Александровичу Радимову (1887–1967), «крестьянскому» поэту и художнику, последнему председателю «Товарищества передвижников». Мы его время от времени видели проходящим вдалеке, уютным старичком в широкополой шляпе. Он женился на своей домработнице, которую все звали «тётей Мотей» и почему-то боялись. Сам Павел Александрович, конечно, уже ничего не рисовал, зато позировал какому-то молодому художнику, который писал его портрет.

Сын тётиной подруги участвовал в тушении лесных пожаров в Шатуре, и ему упало на спину горящее дерево. Иногда он приезжал и ночевал в чуланчике. Мы же мы занимали весь двухэтажный дом с печкой и открытой террасой.

Позже, когда я закончил 3-ий курс института, мы приезжали с женой (она была уже беременна первой дочерью) в Абрамцево посмотреть музей-усадьбу Аксаковых. На обратном пути, срезая угол, мы прошли сквозь территорию, где когда-то снимали дачу. Подруга тёти с мужем оказались на месте и очень тепло приняли нас.

После 2-го класса мы снимали дачу в Фирсановке, на краю большого поля, за которым находились река и пугавший меня, не умевшего плавать, бетонный водосброс — гигантская воронка, куда стекала вода и пропадала в широком отверстии. На территории дома все свободные постройки, включая сараи, были заняты дачниками. Нам же выделили комнату и половину застеклённой террасы, которую перегородили шкафом. В саду везде росли яблоки (белый налив). Мы их все дружно ели, когда они падали на землю, однако хозяева собирали их с деревьев в целлофановые пакеты и нам же продавали. Между яблонями были протянуты длинные гирлянды из множества лампочек: зажигая их по ночам, отец семейства ложился на старый топчан, выставленный в саду, и таким образом пытался выследить воров, но обычно так крепко спал на нём, что ничего не замечал вокруг.

Там мы подружились с симпатичной девушкой-старшеклассницей, которая очень хорошо к нам относилась, а мы из нашей с сестрой детской вредности безжалостно дразнили её. Большое впечатление на меня произвёл старик, который в гражданскую войну служил в Первой конной армии С.М. Будённого. Особенно поразил меня его рассказ о том, как во время боя, столкнувшись с неприятельским всадником, они с размаха били его по плечу шашкой, перерубали сверху донизу все ремни на груди, и тело распадалось на две части. На следующей даче, ведомственной, которую мы снимали чуть ли не десять лет, мне встретился ещё один боевой дед. Рассказов его о гражданской войне хватило бы на много страниц.

Связь времён

Двоюродная бабушка имела в нашей семье особый статус. Если мы все жили на даче, ей выделялась отдельная комната. Мама и тётя обращались к ней на «Вы». Последняя навещала её ежедневно, когда к концу своей жизни она потеряла зрение. Я часто жил у бабушки во время школьных каникул и сессий в институте. Это был старый район, в квартире вода нагревалась с помощью газовой горелки, холодильника долгое время не было, и скоропортящиеся продукты просто вывешивались в сетке за окном. По рассказам бабушки, во время войны во дворе у них упала бомба, и в квартире выбило все стёкла. До следователя прокуратуры, о котором я рассказывал в вспоминалке «Девушки и лодки», её соседкой была мать первой жены моего родного деда, которая потом уехала к своей дочери в другой город.

Мебель в комнате бабушки была старинной, в стиле Людовика XIV. Её причудливо дополняли восточные вазы, блюда, пиалы и ковры. Из Уральской области Казахстана, родины её репрессированного мужа, всё время шли посылки с фруктами, бараниной и вкуснейшей солёной колбасой из конины — казы́. Кто-то из дальних родственников мужа у неё даже жил, а проездом вообще нередко останавливался. Однажды когда я учился в 5-ом классе, я спал на широкой кровати, тоже в стиле Людовика XIV, меня ночью вдруг разбудили и передвинули на ней. Проснувшись утром, я обнаружил, что нахожусь поперёк неё, ближе к спинке, а рядом со мной лежат три женщины.

Тогда же бабушка повела меня в соседний дом попрактиковаться во французском языке со своей знакомой Ольгой Сергеевной (в замужестве Шавриной), дочерью оперной певицы М.Н. Климентовой (1857–1946, Париж) и С.А. Муромцева (1850–1910), председателя I Государственной Думы (1906), которого после её роспуска приговорили к трём месяцам заключения в тюрьме и лишили дворянства. Это была величественная старуха с большой палкой, наподобие матушки декабриста И.А. Анненкова из фильма «Звезда пленительного счастья» в исполнении актрисы Татьяны Панковой. Две дочери её, монахини, жили во Франции. Советские власти не возражали против её переезда к ним на постоянное место жительства, но она предпочла оставаться на Родине. Французский язык мой в то время был весьма плох, поэтому мы ограничились общением на русском.

Позднее в доме двоюродной бабушки был сделан капитальный ремонт, и её переселили в однокомнатную квартиру, которая находилась примерно в километре от предыдущей.